Всё как во сне. И все правы
Без оправданий сажи.
И только мечутся ряды
Пустых замочных скважин…
К нам входят неумелые мишени
И тянутся в гостиной на софе.
Мы любим торопливые сожженья
И обожаем аутодафе.
Они прекрасно знают, что нам надо,
И плавно у торшера гасят свет.
И пьют коньяк с бокалом лимонада,
Закусывая пригоршней конфет.
Они толкуют весело и пьяно,
Но приторно упрямы в мелочах;
И требуют игры на фортепьяно,
И слушают гитару при свечах.
Но это нам финала не испортит,
Мы подождём наивный полузнак…
Окурки тонут в разомлевшем торте
Шипящим кремом долговязых благ.
* * *
Вчера был пьян. Какая чепуха!
Окно распахнуто, и я блюю на звёзды —
Вот чистый вкус. Укутана в меха,
Плывёт луна в весьма занятной позе,
Раздвинув врозь колени ли, лучи, —
Прости, родная, я внезапно занят;
Вот посмотри, опять разруха грянет
И оросит стенные кирпичи.
А позади потресканный Шопен
Неспешно повествует в хрип эфира.
Всё упрощая, музыка из вен
Готова литься. Дом времён ампира
Корит неслышно мой бухой порыв.
Он наш сосед — усталый и ворчливый.
Я помню: вместе в детстве ели сливы,
А вот теперь насупился, притих
И созерцает масс глухие всплески.
Мне грустно, но как будто по себе.
Мой силуэт, бесстыдно офицерский,
Ритмично пляшет в замкнутом окне.
Усоп наместник Бога на земле.
На трупе шапочка легла неловко.
Гремят соборы. Зычная торговка
Дерёт с сограждан в аховой цене.
А в акведуке римском нет воды —
Их управдом десятый век в запое.
И в этом есть какое–то простое
Желанье выйти с вечностью на «ты».
Конклав смущён. Да, папу в кардиналах
Искать не сладко, даже мудрено.
Монахи пьют церковное вино —
Их тешить инквизиция устала.
И в Колизее спешно жгут досье.
Да, шутка ли? — брак в судопроизводстве!
Доносчикам, в почтительном юродстве,
Раздали по коробке монпасье.
Вот результат — уже масонов ложи
Затеяли вселенский кавардак.
Ну, не со зла, наверное, положим,
Скорей всего от скуки, просто так.
Ужели воля Божья подкачала?
Vox populi — vox Dei — что за бред.
Вот папа даст безбрачия обет
И всё вернёт на прежние начала…
Высоцкого я с водкой намешал;
И пил и слушал в едком упоеньи
Его хрипящий истово кадык.
Но кто–то за спиною нам мешал
Сполна предаться питию и пенью.
Но мне ль роптать? Ведь я уже привык
Мириться с неудобством взгляда в спину.
На тряпице безделия постель,
И в ней почил мой херувим. Разврата
Не вынес, бедный. Захирел и сгинул.
А музы, напомадясь, на панель
Ушли. Пегас заржал угрюмо матом.
