Я становлюсь счастливей и хмельней.
И в волшебстве такого окружения,
Распорядившись правилом земным,
Едва касаюсь кончиков движения
Холодных пальцев, становясь немым.
Я излучаю строгие сонеты
В неразрыхлённых рифмах бытия
И сочиняю в воздухе нагретом
Намётки формул в стиле: «ты и я».
И возвышаясь до верхушек стеблей,
И отливаясь в облике небес,
Нам всё сулит, сулит покой целебный
Так и не взятый нами тихий лес.
На чеширских устах
Ухмылясь и прячась,
Весь мурлыча, в усах
И в доверчивых снах,
Из мудрейших котов,
Различающих запах,
К всякой нечисти мне
Убаюкал ты страх.
Хэллоуин на дворе,
В неразрезанных тыквах
Ни глазниц, ни свечей,
Это кажется лишь
Расписной детворе,
Что к их шуткам привык ты,
И что любишь детей,
И преследуешь мышь.
А на самом–то дне
Своей сонной природы
Ты и сам не способен
Сказать — почему
Тебя тянет вовне
Улучшенье породы
Средь неслыханных ровень
В чуланную тьму.
Вот бы книжки твои были только о нас,
Чтобы ты не желала иного блаженства,
Как, открыв переплёта тугое главенство,
Обнаружить смеющийся взгляд моих глаз.
Вот бы думы мои были лишь о тебе,
Я б не знал источающей яды кручины,
Не найдя ей ни дна, ни окна, ни причины,
Оставлял бы я всё, что не ты, бы вовне.
Вот бы стали мы вместе бродить по векам,
Обучая ловцов человеков несмелых,
Что не надо ловить никого, даже белок,
Просто надо оставить в покое нас нам.
Сиреневые краски бытия,
В них тонкие мгновенья ожиданья…
Счастливец я? Могу ль не быть им я!
«Счастливец!» — шепчут мне мои гаданья.
Я шёл меж струй, я вновь меж них иду,
Как меж колонн иль среди стеблей лилий,
И повторяю музыку в бреду,
Как рандеву двух параллельных линий.
Я сочиняю суть своей души,
Как непослушный ритм граммофона,
И расставанье шапками кишит,
Как злобный улей грязного перрона.
Я средь свечей впиваюсь в темноту
И мажу ей свои черно–квадраты,
И разгребаю павшую листву,
Мой старый двор устлавшую когда–то.
Я обхожу крамолу фонарей,
Таюсь от ликов и от их оттений,
И средь запёртых накрепко дверей
Ищу свои, уже чужие, сени.
Моя любовь! Как сладок этот мир
Забытых дней и сутолки неспешной,
Как сочлененье ласковых рапир,
Скрестились ветви нашей грусти грешной!
Какой простор сулила нам она,
И, поливая щедро из ушата,
Нас осыпала златая листва,
Мой старый двор устлавшая когда–то…
Снег отжил,
Невольником растаяв
Своих структур,
Белея так несчастно…
Я любил,
О том едва ли зная,
Что могу растаять
Ежечасно.
Но теперь, когда уже на воле
Вод весенних
Вот и слышен гомон,
Я опять как будто словно болен,
