Противоречия, заложенные в анархо–коммунистической модели Кропоткина, сформулированной на материале XIX в. проявятся и в концепциях его последователей в XX в. Однако и сам Кропоткин пытался преодолеть их.
Основным субъектом общества по Кропоткину должна стать большая территориальная община (Париж с округой, например) — это уже все–таки не весь мир. Мало того — несмотря на уравнительные принципы социальной революции, другие коммуны вовсе не обязаны просто так снабжать Париж продовольствием. 31 Это предполагает взаимовыгодный обмен без единого плана, что de facto ведет к признанию рыночных отношений между территориальными общинами.
Правда Кропоткин надеется на то, что сами коммуны вскоре перейдут к самообеспечению, сформировав индустриально–аграрные территориальные комплексы, которые вскоре покончат с мировым разделением труда. 32 Доказывая легкость согласования интересов различных коммун после того, как специализация будет сведена к минимуму, Кропоткин приводит примеры преимущественно из рыночной практики. 33
Шаткость антирыночной аргументации Кропоткина становится еще более очевидной при разборе им вопроса о «лентяях», то есть людях, которые откажутся трудиться в анархической коммуне. Принуждать их к труду нельзя, но кормить их коммуна тоже не обязана. Если лентяи откажутся делать хоть что–нибудь «признанное общественно–полезным», они должны будут покинуть коммуну. 34 Но очевидно, что при отсутствии иных стимулов к труду, кроме моральных, лица, отрицающие эти моральные стимулы (а первоначально это будут далеко не отдельные индивидуумы), будут формально исполнять какую–то работу, фактически саботируя ее.
Кропоткин надеялся на немедленную перестройку сознания современного ему человека, причем именно в том направлении, которое соответствовало анархо–коммунистической теории. Вся его аргументация исходила из того, что грандиозные преобразования сознания и человеческих возможностей произойдут на базе современной ему индустриальной технологической культуры.
При этом автор ставит грандиозные гуманистические задачи, осуществление которых предусматривает переворот в самих принципах мышления (ликвидация производственной специализации, интеллектуализация производства и уравнение условий умственного и физического труда, всеобщее «довольство» и т. д.). 35 Предпосылки для такой цивилизации стали возникать много позднее.
Кропоткин надеялся также на созидательную роль разрушения, которое само по себе станет предпосылкой быстрого, почти немедленного возникновения новых общественных отношений. Однако дальнейший теоретический поиск и наблюдение за картинами одичания человека в ходе разрушений в 1914–1921 гг., изменили точку зрения Кропоткина. Комментируя свое цитирование Прудона, который в свою очередь сослался на Моисееву фразу «разрушая, мы будем создавать», Кропоткин писал: «Теперь, когда мы знаем из опыта, как трудно бывает «создавать», заранее не обдумавши весьма тщательно на основании изучения общественной жизни, что и как мы хотим создать — приходится отказаться от изречения предполагаемого творца и хозяина природы, и сказать — «создавая, разрушу!»» 36
