— Что ты, гад, прицепился, — прошептал Севка ковру, — не видишь, что в сортир иду, вот нассу прямо на тебя — будешь знать!
Ковёр оказался понятливым и сразу прекратил обвивать босые ступни. В коридоре, возле входной двери обнаружились ботинки, но одежды так нигде и не наблюдалось. Когда Севка зашёл в туалет и сел на стульчак, то почему-то на него сразу нахлынули приятные воспоминания про детство, как мать хватала его за волосы, кунала головой в унитаз и приговаривала: «Сколько раз тебе, гадёныш, повторять, чтобы писал сидя»! С тех пор Севка так всегда и писал — сидя, даже когда и сесть-то было некуда.
Он ещё походил на цыпочках по квартире, но свою одежду так и не обнаружил, пришлось надеть махровый халат хозяйки, благо он оказался длинным и тёплым. Выйдя во двор, Севка понял, что уже ночь, автобусы не ходят, на такси денег нет, да и куда идти — не понятно, район-то совершенно незнакомый! Сел на самодельную скамейку и вдруг услышал едва различимый писк: плакали маленькие гвоздики, жаловались, как их беспощадно лупили молотками по головам и загоняли в тесные доски.
Севка достал гвоздодёр и освободил их всех до единого! Скамейка рассыпалась по досточкам, да и ладно — так даже прикольнее — лежать на развалившейся скамейке, зато ребяткам помог! Гвоздики благодарно защебетали, собрались в стайку и улетели, а тут шнурки стали выползать из ботинок, обвивать ноги и ползти вверх, поближе к паху.
Севке всегда нравилось, как шнурки с ним играют, особенно в автобусе, когда стоишь в давке, да и на работе тоже — это не отвлекало, а только радовало. Но тут вдруг шнурки отпрянули, спрятались и затаились! Севка огляделся и икнул от ужаса: что-то большое, бесформенное вылезло из кустов и двинулось в его сторону большими шагами.
— Кабельдюк, зараза, ты опять нашёл меня? Уходи, я тебя не хочу!
Тёмное пятно подошло, село на детские качели и зашептало ледянящим душу голосом:
— Ну, что, Севка, ты знаешь, что надо делать: бей себя по морде и повторяй: я поганая пьянь подзаборная!
— Не буду повторять, и вовсе я не пьянь, а плотник!
— Бей себя и повторяй!
Сопротивляться не было никаких сил, липкий мрак окутал тело, проник во внутренности и сжал сердце. Севка стукнул себя ладонью по щеке и заплетающимся языком произнёс:
— Я поганая пьянь подзаборная.
— Сильнее бей и громче кричи!
— Я вонючий подонок.
— Сильнее, пощёчины должны быть звонкие!
— Я последнее дерьмо и алкоголик!
— А теперь, вой, как собака, и по морде себя, по морде!
