От святого до горемыки | страница 41
— Мэндэ, батыр!.. Аванки, биранхур?[20]
— Мэндэ, бабай! Би биранхур[21].
— А-а… молодой охотник, друг твоя? — спросил он у Стрельцова.
— Дружок мой!
— Значит, своя человек…
Первый день Петр взял с собой Мишку, чтоб познакомить парня с окрестным лесом.
Утром дед Куруткан напутствовал их:
— Ти, Петруха, проведи бурятенка вверх по речке. Покажи ходку на день. Потом она одна пойдет.
Так и поступил Петька.
Десятую белку Мишка подстрелил на огромной лиственнице, и они сели отдохнуть.
— Стреляешь, Миха, хорошо. Только в сторону не кидайся. С утра до обеда иди вверх по речке, а потом вниз по другой стороне… Исть хочешь, нет?
— Не-е, — Мишка замотал головой.
— Тогдысь без чаю пойдем на юрту.
— Пошто? На дворе еще рано.
— Дед Куруткан нам дров наготовит, а?
— Оой, верно, я и не подумал.
До самых потемок Петр с Мишкой валили сухостой и пилили на чурочки, а старик складывал их в аккуратную поленницу. Уже в темноте Куруткан замахал рукой.
— Куватит на две зимы!
После ужина Петр ободрал три белки, а четвертую подал Мишке.
— Видел, как я делал? Вот и учись.
— Попробую.
Мишка долго возился с одной белкой, даже вспотел от напряжения. Но как он ни старался, а шкурку все же порезал.
Наблюдавший за Мишкиной работой старый эвенк взял из его рук шкурку белки и сокрушенно покачал головой.
— О-бой! — воскликнул Куруткан. — Ча, ча, ча-а! Кака ти окотник, бельку не умеешь обиходить! Ай-яй-яй!
Дряблое лицо старика еще больше сморщилось, будто он собрался заплакать. Оно выражало страдание и досаду. Мишка от стыда рад был сгореть и исчезнуть вместе с пеплом.
— Э-эх, пошто добро портить?.. Зачем тогда биль бельку?..
Долго и терпеливо учил старый эвенк Мишку, чтоб тот больше не портил пушнину. Но и Мишка был парень смекалистый. Научился обрабатывать шкурки.
Зло и отрывисто залаяла Найда. Петра словно чем-то обожгло.
— Зверя поставила! — взволнованно воскликнул он и бросился сквозь чащобу на лай. Пробежал метров двести, остановился, чтоб по лаю определить расстояние. — Ох, совсем рядом!.. Надо потихоньку…
Затаив дыхание, ступая по-рысьи, мягко и ходко, Петр крался от дерева к дереву. Вдруг затрещало где-то совсем рядом… «Кто же это — сохатый или медведь?» — застучало в голове, и он, взяв на изготовку ружье, встал за толстое дерево.
Зверь остановился, потом снова раздался треск; между деревьями и густым подлеском замелькало что-то черное и громадное. Петр прицелился в черный лоснящийся бок, но зверь успел отпрыгнуть в сторону. Вот он снова показался на какое-то мгновение, и этого было достаточно, чтоб охотник вскинул ружье и нажал на спусковой крючок.