— Я не настаиваю, дорогой, были бы деньги — другого найму. Только успокойся… Ах, какое горе, какое горе! Бедная Яха…
И вот наступил базарный день. Махмуд поднялся засветло, потряс Арби за плечо:
— Вставай, сынок, напои коз.
Арби вскочил, не открывая глаз, нащупал свою одежду. Пока отец прибирал постель, разжигал очаг, он погнал коз к водопою. Доверчиво поглядывая на него жёлтыми пуговицами-глазами, семенили рядом две козы и два подросших озорных козлёнка. Но почему они притихли, жмутся друг к другу? Чуют, что ли, что Арби ведёт их к водопою в последний раз?
Отец с сыном съели подогретую чёрствую лепёшку, макая её в солёную воду, в которой когда-то лежал творог.
Солнце ещё не взошло, дымные облака прикрывали вершины гор. Слабый ветерок холодил щёки. Птицы перекликались осторожно, точно боялись вспугнуть просыпающееся солнце. Махмуд и Арби, подбадривая один другого взглядами и отрывистыми словами, гнали коз на базар.
Они миновали кривые улочки, низкие дома под земляной крышей. Глухие стены, окон на улицу мало, да и те крохотные. Улица извивалась между плетнями, сплошь закутанными вьющимися стеблями. Кое-где в зелени золотились дозревающие тыквы. А в воздухе, даже за версту от базара, стоял удивительный, ни на что не похожий гул. Базар расположился на южной окраине аула. Арби никогда не видел такого скопления людей. В одной стороне продавали коров, лошадей, буйволов, в другой — поношенные, старые вещи, домашнюю утварь. Мычание, ржание сливались с людским говором, и Арби показалось, что над селом жужжит монотонно огромный неведомый жук. Иногда мужской или женский голос вырывался из общего шума — это люди звали друг друга, стараясь перекричать остальных.
Махмуд погнал коз на площадку, где продавали мелкий скот. Арби ни на шаг не отставал от отца — трудно ли потеряться. А вокруг вовсю шла торговля, и каждый покупатель, приценяясь, непременно изо всех сил хлопал продавца по руке. Треск стоял такой, будто лопались большие бычьи пузыри.
К Махмуду подошёл старик.
— Твои? — спросил он и стал до обидного придирчиво оглядывать коз.
Потом старик принялся торговаться. Он брал правую руку Махмуда в свою левую и ударял по ней своей правой. Отец не соглашался; Арби видел, как старик снова и снова всё сильнее хлопал его по руке. Наконец старик полез в глубокий карман, долго рылся там, пока не вытащил такой же старый, как и он сам, кошелёк.
— И неуступчив же ты, — сказал он досадливо, отсчитывая деньги.
