Табор уходит | страница 47
Майор Плешка, не скрывая довольной улыбки, глядел на Ботезату.
Так вот ты, какой, самозваный пророк! — решил он поразить Серафима своей осведомленностью.
Но, вопреки ожиданиям Майора, зек не испугался, не стал плакать и просить о пощаде, хотя, наверняка, знал, каким жестоким экзекуциям — Плешка не любил слов «пытки» и «аппетит», — могут его подвергнуть по приказанию майора. Ботезату спокойно стоял, положив руки за спину, под неусыпным взглядом конвоиров. Отпустив охрану взмахом руки, Плешка пристально, и тщательно щурясь, всмотрелся в лицо самозваного пророка. Только такие восторженные и склонные к мистике люди, как молдаване, подумал Плешка, могут увидеть в ничем не примечательном человеке что–то особенное.
Забитый молдавский крестьянин, — сказал Плешка задумчиво.
Неодушевленный предмет с искривленными работой руками и венами, связанными в узлы, — добавил он.
Хитрый, тупой и подлый одновременно, — сказал задумчиво Плешка.
Серафим, о котором все это говорил Плешка, стоял молча. Ну, что в нем божественного, подумал Майор. В моей портупее и форме сс–овца больше волнующего и мистического, подумал он.
Значит, — хмыкнув, начал допрос Плешка, — ты утверждаешь, что являешься посланником Бога, тем самым оскорбляя чувства всех искренне верующих молдавских людей?
Много ли их, искренне верующих, комендант? — спросил Ботезату, глядя прямо в лицо заместителя коменданта Плешки.
Я заместитель коменданта лагеря Касауц, Майор Плешка, — сказал Плешка, — и зови меня так, в противном случае познакомишься с хлыстами охраны.
Я вижу перед собой коменданта, — сказал Ботезату.
Не пытайся мне льстить, — сказал заместитель коменданта.
Сумасшедший, — сказал Плешка, — вот ты кто, разве станет нормальный заключенный перебивать меня, самого Майора Плешку?
Что есть здравомыслие? — спросил Ботезату.
Кому–то кажется, что в его положении это значит терзать несчастных узников, выискивая среди них врага… — сказал Серафим безо всякого осуждения.
В то время как истинный враг там, наверху, — указал Серафим направление истинного врага.
Ты мне лекцию об Антихристе, что ли, читать собрался? — спросил заместитель коменданта, скучая.
Отчего же, — возразил Ботезату, улыбаясь, — я о нынешнем коменданте лагеря говорю, господине Филате…
Это было, в отличие от спасения души и Антихриста, очень интересной темой для Майора Плешки. Комендант Филат был в отпуске — восьмом за первое полугодие, — и пил коньяк и щупал девиц на престижном международном курорте в Коблево. Майор знал, что Филат — враг. Выскочка, блатной, папенькин сынок, дяденькин племянник, бабушкин внучок… И этот враг был наверху, хотя комендантом, по справедливости, должен был быть он, Плешка. К тому же, сегодня вечером Влад Филат возвращался из отпуска. А это значило, что с наступлением темноты первый заместитель коменданта Касауц Майор Плешка — руководивший в отсутствие Филата, — превращался во второстепенное божество лагерного пантеона. Терял статус Бога–отца. И, как и всякому свергнутому божеству, Майору Плешке это было очень неприятно.