Ветер дул ей в спину. Она спускалась с горы по круто уходящей вниз дороге, судорожно сжимая в правой руке ручку полупустого, истрепанного фибрового чемодана, подаренного ей женой учителя. По ее щекам текли слезы, у нее не было носового платка, и она вытирала их ладонью. Сколько раз ходила она по этой дороге, от их обветшавшего домишки вниз, в деревню, восемь лет в школу, последний год, чтобы сделать небольшие покупки или выполнить какое-нибудь поручение, по воскресеньям — к мессе. Она бы с удовольствием научилась шить, в деревне жила портниха, готовая взять ее в ученицы. Но родители считали, этим денег не заработаешь, она, хоть и маленькая, но цепкая и выносливая, так что из нее можно выжать и побольше. После окончания восьмилетней народной школы она, спускаясь в деревню, каждый раз проходила мимо дома портнихи и смотрела, как ученицы за стеклами окон работают иглой, она могла бы быть сейчас на их месте. Заставляя себя идти дальше, она ощущала в желудке пустоту, а рот переполнялся слюной, хотя есть совсем не хотелось. Цепкость и выносливость не принесли ей ничего, кроме работы батрачки, вместе с родителями она ходила помогать богатым крестьянам убирать урожай. Платили ей гораздо меньше, чем родителям, а вина, разбавленного водой, она не любила. В их маленьком домике, с примыкавшим к нему каменистым картофельным полем, с немногочисленным тощим скотом, для нее не было работы, которая могла бы дать заработок. Младшие братья не нуждались больше в ее присмотре и тяготились им. Хотя никто не говорил об этом вслух, но Агнес знала: все ждут, когда она наконец уйдет из дома, найдет себе место и не будет каждый день садиться за стол вместе с остальными. Место объявилось совершенно неожиданно. Знакомый торговец прочел в местной газете, что для ведения хозяйства на одной венской вилле требуется честная, здоровая деревенская девушка, годится и не имеющая опыта работы. На запрос Агнес, написанный каллиграфическим почерком, был получен положительный ответ, ей прислали деньги на дорогу, предложили неплохое жалованье. Выходной — каждое второе воскресенье месяца.
Мать сказала, что не стоит сразу же снова приезжать, чтобы навестить их, это себя не окупит, а тоска по дому скоро пройдет.
На краю луга цвел темно-фиолетовый клевер, в этот июльский день пшеница, уже довольно высокая и прямая, почти не гнулась под ветром. Агнес не шла, а, скорее, ковыляла в непривычных, тоже отданных ей из милости высоких ботинках со шнуровкой, по пути она впервые осознанно смотрела на то, что она сейчас покидала. Она впитывала в себя краски и запахи, любовалась небесным простором, ей открылась вдруг вся мощь деревенского лета. Остановившись, она наблюдала — такого с ней раньше никогда не бывало — причудливые прыжки саранчи, крутое пикирование стрижа. Она слышала сухой шорох, с которым корова терлась об изгородь, глухие звуки, сопровождавшие сбор репы на ближнем подворье. Испугавшись, что может упустить крестьянина, обещавшего взять ее с собой на вокзал, она побежала и тут же снова замедлила шаг, сделать это заставила ее неведомая ранее грусть. Чтобы развеселиться, она стала помахивать чемоданом, напевая при этом. На беду непривычный для нее чемодан запутался в ногах, Агнес упала. Она не ощутила боли, только царапающее касание мелких камешков у щеки, но, несмотря на это, не сразу встала на ноги. Короткая трава, щекочущая нос, пыль, забравшаяся под ногти, жесткая выпуклость дороги с глубокими колеями пробудили в ней желание просто остаться лежать здесь, чтобы заснуть и проснуться снова на соломенном матраце своей узкой кровати. Когда же она все-таки пошла дальше, с серыми пятнами на темной юбке, неведомые ей ранее чувства отступили на задний план. С выражением упрямства и смутной гордости от сознания того, что скоро она не будет больше бесполезным едоком, Агнес вытащила из жакета ломоть хлеба с желтоватым шпиком, который мать дала ей с собой в дорогу, и откусила кусок. Когда она села на телегу крестьянина, в кармане у нее лежали только деньги на билет и несколько колосков, машинально сорванных по пути. Агнес предстояло вернуться сюда лишь для того, чтобы увидеть смерть своих родителей и одного из братьев. Запах же колосьев, которые она потихонечку растирала между пальцами во время поездки на поезде, не оставит ее до конца дней.
