Когда Агнес Амон открыла почтовый ящик и из него неожиданно выпали две открытки, она обрадовалась. Обычно Агнес получала только рекламу, которую она после тщательного прочтения и разглядывания, аккуратно сложив, выбрасывала в мусорное ведро. На этот раз она знала, что открытки предназначались лично ей, их прислали два близких Агнес человека, которые по случайному совпадению в одно и то же время уехали из Вены. Она решила, что прочитает обе открытки только после того, как поднимется наверх, в свою квартиру, уютно расположившись за столом и надев очки. Пока она поднималась на третий этаж, началась вечная игра бесшумного приоткрывания дверей и подглядывания в смотровые глазки; общий для всех сдающих в наем домов запах, которого она уже не замечала, въедался в ткань ее пальто; она решила, что потом засунет обе открытки за раму зеркала, как непреложное доказательство того, что существуют люди, думающие о ней.
Она выложила открытки на стол, рядом друг с другом. Кристина выбрала для Агнес изображение черных, остроносых гондол, выстроившихся в ряд на фоне церкви San Giorgio, и писала своим быстрым почерком о дожде, холоде и наводнении. Текст открытки как-то не вязался с Кристиной, Агнес интуитивно уловила это. Господин доктор тоже подписался, будто между ними и не было ссоры. Агнес просматривала текст и переворачивала открытку несколько раз, чтобы оттянуть удовольствие от чтения весточки Бенедикта. Ей так не терпелось узнать, куда он отправился со своим приятелем Руди, что эта оттяжка давалась ей с трудом. Она глупо вела себя с Бенедиктом, поэтому даже не осмелилась спросить у него, куда он едет.
«Какие красивые дамы, — подумала Агнес, когда взяла наконец в руки открытку Бенедикта и углубилась в рассматривание картинки. — Так одевались очень давно, что за длинные, узкие платья, огромные шляпы с цветами, ботинки на шнуровке. Как эти дамы закидывают ногу на ногу, как благородно, наша сестра так наверняка не умеет. А скатерть на длинном столе — коврик из бархата, — размышляла она дальше, — со сложной вышивкой, с золотыми нитями, может быть, это даже выткано, точно не рассмотреть».
В очках и без них пыталась Агнес раскрыть тайну узора на коврике и наконец пришла к убеждению, что на открытке изображена картина. Значит, Бенедикт снова побывал в каком-то музее. Она быстро пробежала глазами текст: «Дорогая Агнес, у нас все хорошо — в отличие от Кристины он, слава богу, не испытывал разочарования, — жаль, что мы не может остаться подольше, — она все же должна была дать ему побольше денег и ему не следовало устраиваться на эту работу, — с наилучшими пожеланиями, Бенедикт». Рядом имя Руди Чапека, написанное с наклоном вправо, с витиеватым росчерком. Наверху Агнес прочла напечатанную маленькими буквами надпись «Palazzo Fortuny», подумала, еще ничего не подозревая: «Значит, они тоже были в Италии», и стала читать дальше, чтобы узнать название города. Там было еще Campo San Beneto, а потом — Venezia. Агнес раз за разом перечитывала это последнее слово, потому что оно никак не укладывалось у нее в голове. Когда она поняла, что ошибка невозможна, то задрожала. Она быстро положила открытку Бенедикта под покрывало постели, на которой никто не спал, чтобы она находилась как можно дальше от открытки Кристины. Потом Агнес начала ходить взад и вперед между Психеей и столом, тихо повторяя: «Даже если они и встретились, они же не знают друг друга». Потом, все еще дрожа, она вытащила из бельевого шкафа бутылку сливовицы, которую спрятала за стопкой простыней, еще когда был жив ее муж. Налила половину стакана и с отвращением выпила залпом. Затем долго сидела на стуле, сгорбленная, закрыв глаза, со сложенными на коленях руками.
