— Ты ведешь себя по меньшей мере странно, Кристина. Пожалуйста, учитывай, что мы здесь не одни.
До сих пор я не замечала других посетителей, теперь я огляделась. В последнем зале, перед лампой из мастерской Фортуни, лампой-треножником, желтый свет которой очерчивал круг на каменном полу, стояли двое парней. Один — высокий и худой, в напряженной, усталой позе, другой — маленький, приземистый, нетерпеливо переминавшийся с ноги на ногу. Мое восхищение явно не могло помешать им, и я, пожав плечами, отвернулась от Конрада. Ничего больше не говоря, он отошел к окну.
Я просто не могла удержаться и еще раз обошла все залы, чтобы снова погрузиться в этот нежно-розовый цвет, в эту темную синеву, в это красноватое золото. На секунду я закрыла глаза, и передо мной, как в калейдоскопе, замелькали, смешиваясь, краски и орнаменты. Проходя мимо обоих парней, я заметила, что они разглядывают одну из люстр, каркас которой, восточной формы, был обтянут Фортуни набивным шелковым батистом.
— Эта штука в самый раз для твоей мансарды, — сказал невысокий крепыш с типичным венским говорком и рассмеялся.
За границей я терпеть не могу общаться с земляками. Мне трудно это объяснить, но когда я слышу их диалект, то обхожу их стороной.
— Ты вообще ничего не понимаешь в красивых вещах, — возмущенно сказал высокий парень. — Потому что не хочешь понимать.
— Пошли же, наконец, — сказал крепыш и, шаркая ногами, поплелся к выходу. Второй продолжал стоять, никак не реагируя на его уход. Внезапно я почувствовала интерес к нему. Я встала перед какой-то картиной и стала исподтишка разглядывать его. У него было бледное, удлиненное лицо, на котором прежде всего бросался в глаза большой рот. Высокий лоб с залысинами, ничем не примечательные глаза и нос. Темно-каштановые волосы спадали гладкими прядками на уши. Когда он наконец отправился вслед за другом, я заметила, что он хромает.
Я оставалась в музее еще с полчаса. Потом я вспомнила об ожидающем меня Конраде, о том, что он хотел пойти в эту скучную библиотеку. На ренессансном столике у входа лежала затрепанная книга, раскрытая на странице, где расписывались посетители. Под влиянием минутного настроения я тоже взялась за ручку. Закончив писать, я случайно бросила взгляд на предыдущую запись. Торопливым, неровным почерком там было написано: Бенедикт Лётц. Я уставилась на подпись, я просто не могла оторваться от нее, сразу же поняв, чья это фамилия.
Снова она, эта женщина, о которой я ничего не хочу знать. Клара Вассарей, которую когда-то звали Лётц. «Я же не сумасшедшая, — думала я, — чтобы терять из-за нее покой еще и в Венеции. Значит, вперед, в библиотеку с Конрадом».
