В этот утренний час, в будний день, на кладбище царило безлюдие, спокойствие, солнце слепило глаза, хотя уже по-осеннему не грело. Собеседники молчали, но в этом молчании ощущалось доверие, понимание и сочувствие. Одновременно глянули друг на друга. Кандауров спросил:
– И что же там, в Феодосии?
Тимоша покачал головой.
– Знаете, я не ханжа, многое могу понять. Может, я и не пересилю себя, не стану дружить со всякими извращенцами – противно! – но я признаю, что они имеют право на свой образ жизни… Может, в учении этого Махараши есть истина. Наверное, есть.
Тимофей замолчал. И в эту небольшую паузу вновь вспомнил, как всё это было для него в первый раз.
На окраине Феодосии они всей группой стали жить в помещении небольшого удобного здания детского садика. Детсад вместе со всеми детишками и персоналом выехал ещё летом в свой летний лагерь – за город, рядом с морем. А его директор сдал пустующее помещение «молодёжной группе туристов». Парни занимали комнату старшей группы, девушки – младшей. Всех забавляли маленькие кроватки в спальнях, шкафчики для одежды, игрушки. Однако ко всему имуществу детсада относились бережно. Вообще в группе поддерживалась отличная дисциплина. И половое воздержание. Да, да, никаких индивидуальных контактов, ночи проходили, словно в монашеских кельях – мужской и женской. Кроме двух ночей в неделю…
Окна зала, где у детсадиковских деток проводились утренники, были наглухо закрыты тяжёлыми шторами. Тимофей вошёл туда следом за другими парнями, и замер. В нескольких местах зала на высоких железных подставках стояли сосуды в виде чаш, в которых курились, поднимаясь к потолку, столбики сладко пахнущих дымков. Почти сразу от этого дурманящего запаха закружилась голова. У стен, прямо на полу, были расставлены красивые канделябры: только горящие в них свечи освещали комнату. Мелодично звенящие трубочки и колокольчики свисали с потолка и со стен. Их переливы органично вплетались в негромкую ритмичную мелодию. Уже через пять минут Тимофей полностью оказался во власти этой медитативной, несколько заунывной, но таинственно-чарующей мелодии. Она доносилась, по-видимому из-за огороженного ширмой дальнего угла.
Один из парней легонько толкнул его, и Тимофей, очнувшись, вдруг увидел, что и ребята, и девушки – все в этой комнате, – уже раздеты. Донага. Ему нужно было сделать то же самое. Это оказалось совсем не просто. Возбуждения он не испытывал, только неловкость и стыд. Но ведь идя сюда он знал – пусть и приблизительно, – что его ожидает. И коль пришёл, сам, добровольно, то что ж… Преодолевая себя, он разделся. И тут же музыка зазвучала громче, ритмичнее, парни и девушки стали пританцовывать в такт. Тимофей и сам не заметил, что тоже танцует – всё более и более самозабвенно. Ароматный дым заволакивал комнату, обнаженные тела уже не просто двигались, а извивались в экстазе, всё теснее сходясь в круг, в центр комнаты. В какой-то миг Тимоша увидел, как двое – парень и девушка, – обхватили друг друга за бёдра, тесно прижались телами… Вот ещё одна пара: он обнимает её со спины, гладит руками груди, раздвигает ягодицы… «Но это ничего, – затуманено проплыла мысль. – Это всего лишь танец…» И в этот миг перед Тимофеем очутилась Светлана. В её зрачках мерцало пламя свечей, волосы рассыпались по плечам, обнажённая фигура была прекрасна. Она, без улыбки, протянула к нему руки, И Тимофей вдруг понял, что уже держит её на весу, она обвивает ногами его ягодицы, стонет, и он тоже стонет… Потом Светлана сама подвела его за руку к другой девушке и исчезла с кем-то за обнажёнными спинами. А в какой-то миг вдруг раздался громкий удар словно бы в барабан. Распахнулась ширма, и в круг вышел Свами – тоже обнаженный.
