А в Кумухе, узнав об обрушившейся на них беде, рыдала вне себя от горя мать Ансара, Жарият, и всё причитала сквозь рыдания:
– Это всё она, Забидат, со своим змеиным жалом! Это она тогда прокляла моего сына, и вот теперь его посадили, бедного! Злодейка такая, чтоб ей пусто было! Чтоб не видеть ей радостных дней на закате жизни!
Обыкновенно молчаливая и кроткая, сейчас она никак не могла взять себя в руки, и словно шлюзы открылись как в слезах, так и в словах её.
Хорошо, что Магомед не дожил до этого страшного дня и что Ансар успел сам похоронить отца, который лежит сейчас на старом кази-кумухском кладбище и не терзается теми муками, какими терзается она, Жарият…
Когда отец его умер, Ансар настаивал на том, чтобы забрать маму к себе, но Жарият всё отказывалась, не желая расставаться с родными местами и родными могилами. И вот теперь Гасан привёз ей дурную весть и передал просьбу Айши, чтобы Жарият переехала к ним в Буйнакск, и разве может она теперь отказаться?!
Наскоро собрав вещи, она заперла дом и в сопровождении Гасана отправилась в Шуру, как по старинке называли Буйнакск, чтобы в трудное время быть рядом с женой и детьми своего сына. Даже если в душе у неё и оставалась какая-то обида за поступок Ансара и Айши, она ни единым словом не упрекнула их в этом, а, напротив, подобно львице, могла кинуться на любого, защищая своих детей.
Вот когда органы разберутся, что Ансар ни в чём не виноват и его отпустят, то она сразу вернётся в свой кумухский дом и будет жить там до того часа, когда Всевышний призовёт её к себе.
Обе её дочери, Тамари и Халун, были замужем. Одна жила в Закаталах, а другая – в Баку. Им, слава Богу, повезло с мужьями, Жарият могла быть за них спокойна, а вот невестка, видно, в ней нуждается, раз прислала за ней Гасана. Почему, почему она не послушала Ансара и не поехала раньше, когда он её просил, а теперь вот едет в дом сына, где его нет.
О Аллах Великий и Всемогущий, почему же Ты позволил сбыться этим проклятьям, думала женщина, вытирая нескончаемые слёзы краем своего платка.
Вслед за Ансаром арестовали его двоюродного брата Абдулатипа, и люди говорили друг другу шёпотом, что оба ареста вызваны не чем иным, как родством с «врагом народа» Манапом.
Так или иначе, но репрессивный аппарат продолжал исправно выполнять свои разрушительные функции.
А где-то по-прежнему шла война…
