Два следователя шептались между собой, но я все–таки расслышал, что про меня говорят.
Один:
— Нужно его сажать за групповые грабежи.
Другой:
— Ты посмотри на его смазливую рожицу. Он врет как взрослый рецидивист.
— Да брось ты, скажешь еще на пацана — рецидивист. Можно же проверить это.
Шепот стал тише.
На скамье подсудимых оказалась вся наша шайка–лейка. Из малолеток — только мы с Колькой. Кольке присудили три года, мне — пятнадцать лет, как соучастнику ограбления ювелирного магазина. И не снизили срок, хотя адвокат доказывал мою невиновность. Витька получил «вышку».
Как ни странно, но в детской колонии меня никто не бил, как я ожидал. И даже наоборот, со мной сдружились трое взрослых ребят. Они говорили, им по восемнадцать, но казалось, что они старше. Сначала по одному, потом все трое стали уговаривать меня бежать. Я почти согласился. Но мой ровесник Борька перед сном шепнул мне:
— Это подсадные утки, милиционеры. Я слышал, ты им скажешь, где золото, и тебя здесь снова запрут, а все себе возьмут. У тебя правда золото есть?
— Откуда, — искренне удивился я.
— Убежать и так можно. Только стриженых сразу ловят на воле. Вот если бы где–нибудь отсидеться. А если в поселке, к моей бабуле? Привет передашь. Скажешь, меня выпускают скоро, нужно одежду гражданскую и свидетельство о рождении. Кепку не забудь. Сегодня я тебе помогу, а завтра ты мне. Свидетельство вернешь, когда сможешь. Адрес запоминай.
И мальчишка подробно рассказал, как добраться до поселка и научил меня, как сбежать из детской колонии:
— Начальство ворует кирпич для себя, и складывает его в специальном длинном ящике под брюхом грузовика. Но не всегда. Ты время выбери, чтобы спрятаться туда. Они же тебя нарочно посылают то белье, то матрацы, то доски на грузовик складывать. Сделай вид, что залез в кузов, что–нибудь поправить. А сам аккуратно сползи с другой стороны и под брюхо.
Я поблагодарил Борьку и пообещал не забыть его. Но отблагодарить по настоящему смог только 20 лет спустя и то инкогнито.
Побег удался. Перемещался на телегах по проселочным дорогам, ночью. Хотя придраться, вроде, ко мне нельзя было, свидетельство о рождении на руках и кепка на ушах. Еду, якобы, в Украину родных искать, а сам в сторону Кисловодска. До своей усадьбы добрался только через два месяца, как раз к листопаду. Часовой у ворот санатория, мне не знакомый, прикрикнул на меня:
— Ну–ка, брысь отсюда, шпаненок.
Пришлось соврать:
— Моя мать — Пелагея Степановна. Кликните кого–нибудь позвать ее.
