Александр оглядел с ног до головы маленького неряшливого красноармейца, ему не хотелось его обучать. Он сказал:
— Ты ловкий, сам научишься. А мне стрелять нельзя. Я старовер. Нельзя убивать даже муху. А я убил.
— А зачем к нам пришел тогда? — удивился Толян.
— Да есть захотел. И завидую я вам. Вы такие смелые, а я никак свой страх побороть не могу, — сочинял Александр.
— Оставайся. Это только первый раз страшно убивать. Вроде как совесть мучает. А ты эту совесть, как муху, ножом. А дальше гладко пойдет. Дело нужное, народное — богатеев убивать. Все ихнее заберем или порушим и свое построим.
— А разрушать–то зачем? — удивился Александр.
— Ну ладно, — согласился Толян. — Можно просто отобрать. Пойдем поедим. А потом я за тебя попрошу командира полка. Мне здесь одному скучно.
После ужина они улеглись на траве, и Толян стал хвалиться своими подвигами. Потом он отошел к красноармейцам и быстро вернулся.
— Вот фляжку спирта стащил. Мне не дают, говорят, мал еще. А воевать не мал. Я уже год воюю. На, выпей.
— Да ты что? Мне нельзя. Я же сказал, что старовер, — отвел Александр руку Толяна в сторону.
— Ну, а я выпью, — Толян хлебнул несколько раз из фляжки и закашлялся. — Крепкий, неразбавленный, — оправдывался он. Все больше пьянея, Толян говорил: — Вот будем вместе уничтожать богатых до конца, пока их в мире не останется. В партию большевиков вступим… Я тебе расскажу про них, про Ленина… — Толян сделал еще несколько глотков. Александр удивился глупой и жестокой идеологии и сказал:
— Воевать на поле боя за свои убеждения — святое дело. Но убеждения должны быть разумными. Всегда будет кто–то богаче, а кто–то беднее.
Толян насторожился:
— Что–то чудное ты говоришь. Да ты кто? Нутром чую, ты белая сволочь.
— Да нет же! Циркач я, циркач. Ты хотел рассказать, как первый раз убил. Это было в бою?
— Нет, не в бою, — помолчав, ответил Толян и начал свой рассказ:
— Я в уезде жил. Трое нас было: мать, отец и я. Учиться я не хотел. Ну читать–писать научился, зачем еще? Четыре класса церковно–приходской школы я все же закончил. Отец заставлял, бил меня. А тут холера. Мать умерла. Туда врач приехал на жительство, еврей. У них дочка, моя ровесница, и с ними чужой мальчишка, как мы с Лорой. Девчонку так звали… Мальчишка — сирота. Родители тоже были евреи, знакомые того врача. Ладно. Доктор вылечил меня, отца и других. В общем, холера миновала. Отец через некоторое время женился на подруге матери. У той муж на войне погиб. Своих детей у нее не было. Вот она все ко мне лезла: «Толенька, Толенька!». А я терпеть не могу этого. Заматерился на нее. Отец меня ремнем. Тут она вскорости рожает. Снова этот врач приходит, роды принимать. Платы не берет, а просит отца, чтобы тот дров ему на зиму наколол. Отец меня послал. Рублю я себе медленно дрова, тогда уже не хотел работать на буржуев…
