Она быстро закивала. Наряды были придуманы потрясающие. Темно зеленый костюм и платье сами по себе были довольно традиционными. Но на ткань должно быть нашито множество желтых листьев для женщины и белых лепестков для мужчины, причем совершенно хаотичным образом, как будто порыв ветра сорвал их с веток и в вихре закрутил вокруг человеческих фигур. Про себя она решила, что будет шить женское платье строго на себя. А будет ли оно в пору какой-то неизвестной будущей избраннице, это уж пусть жениха заботит. В конце концов, кто здесь принцесса Нидерау?
* * *
Между тем в городе, похоже, почти никто не знал о готовящейся помолвке. Все были озабочены будущей конституцией и предстоящими выборами в ландтаг. Сначала заказчики Марион и их жены сетовали в примерочной о размере имущественного ценза. Его установили довольно высоким, и всем, кто хотел участвовать в принятии решений, пришлось заявить о своих доходах, в том числе и о тех, которые они зачастую привыкли скрывать от общества. Потом оказалось, что решающим будет не сам доход, а то количество гульденов, которые претенденты ежегодно платят в виде налогов. И все кинулись погашать задолженности перед казной. Но налоги к этому моменту вдруг повысили, причем чем выше была сумма прибыли, тем больший процент от нее шел в казну. А вновь прикинуться бедными зажиточные обераусцы уже не могли, так как сами же недавно открыто объявили о размере и источниках своих доходов. Еще через какое-то время оказалось, что пройти порог налогового ценза недостаточно, надо еще быть выбранным. И тут уже пошли жаркие споры о том, каким категориям предоставить избирательное право.
— Какое счастье, что женщины никогда не будут голосовать, — утешала своих заказчиц Марион. — Пока мужчины играют в политику и раздувают свое самомнение, мы можем спокойно заняться делом.
Его высочество забегал к ним редко, по-прежнему притаскивал с собой кипу газет, но расспросить его как раньше о том, что из публикуемого было правдой, а что нет, теперь возможности практически не было. Она только и успевала, что передать ему листки из своей тетрадки, куда аккуратно заносила всякого рода неофициальные просьбы и пожелания обращавшихся к ней за содействием обераусцев. Но она отметила, что с какого-то времени он перестал говорить о монархе "отец" — слово, которое раньше неизменно звучало у него со вздохом. Теперь только и было слышно: "король постановил", "король объявит", "король не согласен". Когда она сказала ему об этом, он молча кивнул. Потом добавил:
