— Ерминингельд Аверьяныч Дзюба, — торжественно представился он.
О, это был интересный человек! Сначала он, совсем как доктор из детской поликлиники, спросил: «Где тут в доме можно помыть руки?». Потом старательно высморкался, вынув откуда–то из заднего кармана брюк носовой платок цвета солдатской гимнастёрки. Настройщик открыл свой чемоданчик и, сцепив пальцы, глубокомысленно заглянул внутрь. Так он стоял довольно долго, склонив голову и сложив ладони на животе, а потом зачем–то захлопнул крышку чемоданчика и решительно направился к пианино. Он снял верхнюю переднюю крышку и обнажил струны, потом полез куда–то вниз и вытащил ещё одну крышку, чуть поменьше. После этого Ерминингельд Аверьяныч попытался, кажется, просунуть голову за пианино, но поскольку это ему не удалось, он вынул из чемоданчика большую отвёртку и принялся отвинчивать крышку клавиатуры, при этом то и дело — машинально, что ли? — нажимая поочерёдно то на правую, то на левую педаль. Рычаги педали едва слышно поскрипывали, а настройщик, чуть склонив голову на бок, внимательно прислушивался и поигрывал бровями.
Чего только не было в чемоданчике у мастера! Молоточки, камертоны, рычаги, школьные ластики… Всё это было пущено в ход. Ерминингельд Аверьяныч быстро пробежался пальцами по клавишам, чтобы определить, какая нота настроена не в лад, а затем принялся подтягивать струны, внимательно прислушиваясь и раздражённо скалясь, словно от боли. Пианино под руками настройщика пело по–кошачьи заунывно и гнусаво…
Наконец мастер тяжело откинулся на спинку стула и, сурово стиснув зубы, нахмурившись и выдвинув нижнюю челюсть, замер минут на пять. А потом… Потом он взмахнул по–птичьи руками, чуть слышно вздохнул… нет, не вздохнул, а всхлипнул, что ли?.. и заиграл романс «Я встретил Вас». Никогда ещё в стенах этого дома музыка не звучала так возвышенно! Лёнька буквально задохнулся от восторга и ужаса. Это было поистине прекрасно! Настройщик раскачивался в такт мелодии и вдохновенно встряхивал своими седыми кудрями, спускающимися на уши и на лоб; мелодии, одна красивее другой, легко меняли друг друга — казалось, музыка теперь будет звучать здесь всегда…
Наигравшись вдоволь, гость от души похвалил инструмент и засобирался домой. Мама вручила мастеру причитавшийся ему гонорар и пригласила к столу откушать чайку. Ерминингельд Аверьяныч охотно согласился. Он снова высморкался в свой солдатский носовой платок, а затем, усевшись за стол, принялся прихлёбывать из блюдечка, изредка звучно откусывая от рафинадного кубика маленькие аккуратные кусочки и сосредоточенно катая их во рту, как будто прислушиваясь к своим ощущениям. Настройщик выпил полчайника чаю, рассказал о своём великовозрастном племяннике, который, как выразился Ерминингельд Аверьяныч, «должен был стать большим пианистом, но, к сожалению, увлёкся джазом», а потом, неторопливо одевшись и сунув под мышку зонтик, откланялся.
