— Куда это нас несёт, ты не скажешь?
Он спросил это с некоей долей иронии, чтобы как–то скрыть, смазать всю нелепость своего вопроса.
— Недалеко. Тут рядом. Скоро уже, — отвечала с паузами между фразами пассажирка.
— Тебе что ли туда надо?
— Непременно. Ненадолго заглянуть.
— Мне что, пожалуйста! Завезу, хотя еду я совсем в другую сторону.
— Это лишь поначалу кажется, что в другую. А потом, выходит, что всем в одну сторону.
— Быть может, я и есть тот редкий человек, что способен понять такие вот странные речи.
— А мне всё равно. Хотя я тут собственно из–за тебя.
— О чём ты? Я тебя впервые вижу.
— А я тебя давно знаю.
— Ты хочешь меня удивить?
Анапест покосился на попутчицу. И поразился перемене. Платок сбился на затылок. Открыв крупные светло–карие глаза. Выпуклый лоб. Брови черны. Нос… Такие носы у женщин Анапест просто обожал. Для него обладательницы этих аккуратненьких, в веснушках носиков были признаком чувственного совершенства. Ими, по мнению поэта, обладали натуры страстные. И, что самое важное, очень соответствующие его темпераменту.
— Как тебя… вас…
— Останови тут! — ответила она.
Впереди была деревня: пустая. Похоже, мёртвая.
— Туда не следует въезжать. Ты постой. Я отлучусь ненадолго.
— Ладно! — ответил Анапест. И с облегчением подумал, — Как бы не так, вылазь и топай. А мне в другую сторону.
— А звать меня как, узнаешь, когда вернусь, — Она выбралась из машины.
И как только помещались столь длинные ноги в тесном салоне?
Она вышла. А он ощутил, что вместе с нею из драндулета исчез некий совершенно до этого момента неощутимый аромат.
«Женщины пахнут, — пронеслось, — по–разному и по разным причинам. Но ни одна ещё так…»
Мысль прервалась. Она лопнула. Как струнка. Потому что мотор заглох. Анапесту подумалось: мотор угас. Ещё: он вырубился резко, как бывает с холодильником, когда прекращается подача тока.
— Не дёргайся. Я скоро! — прозвучало издалека.
И Анапест удивился, что смог расслышать каждое слово. И даже интонации уловил. Слегка иронические. Уже тогда он почти понимал, почти догадывался кое о чём. Но не признался себе ни на йоту. В салоне стало невыносимо душно. Анапест опустил стёкла: пыль осела, можно и подышать. Но в салон вошёл какой–то иссушающий, словно из доменной печи, воздух.
— Надо же! — вслух возмутился Анапест, и попытался запустить двигатель. Стартер взвизгнул. Но вскоре из оптимиста превратился в нытика. Подняв стёкла, поэт расслабился, полагая, что старый карбюратор перенасытился некачественным бензином. А значит, ничего не остаётся, как подождать. Похоже, он забылся. И из этого оцепенения его вывела струйка пота, побежавшая по спине.
