Нам кажется, мы облегчаем себе жизнь, не позволяя себе ничего такого, что могло бы нам открыть глаза на то, чего мы лишены. Семивёрстов.
О, эта оптика! Бывало, душа начинала петь, едва Чемпион припадал к ней.
Семивёрстов — автору:
— Теперь я не могу стрелять метко. У меня дрожат руки. Бог наказывает, лишая самого дорогого в нас. Это правда.
— А что может быть дороже жизни?
— У каждого разное. У кого женщина, у кого талант, у кого кровать…
Пиза — автору:
— Пора приводить их к порядку.
— А я говорю, что не следует унижать национальное достоинство. Это к добру не приведёт.
— Национальное ничтожество — я бы поправил.
— Полагаю, что нужно дать возможность им выпустить пар. Иначе, котёл взорвётся.
— Какой тут котёл?!
— Прежде всего, этнический.
Пиза — Семивёрстову:
— Я нервничаю.
— На тебя не похоже.
— Редко со мной случается. Редко, когда я не в состоянии контролировать себя.
— Не властвуем собой?
— Именно в таком состоянии мы свершаем непоправимое.
Жизнь коротка. Да так, что настоящее дело чаще всего не вмещается в неё. Автор.
О Сое:
То было подобно похмелью. Мозг, несмотря на боль и безнадёгу, изо всех сил держал и удержал. Сберёг ту последнюю информацию, которая должна была связать и связала то, что было с ним до потери сознания, с тем, что есть после возвращения в память, сохранила мосток между берегами прошлой и грядущей жизни.
Семивёрстов — Таме:
— Ты очень хорошо пахнешь. И на вкус очень приятна.
— А я тебя люблю.
— Разве ты не знаешь, что бывает, когда так говорят парню из деревни?
— Подозреваю.
— Сейчас твои подозрения подтвердятся.
Год спустя те же:
— Не даёт Бог ребёнка.
— Прямо–таки Бог! Нужны мы ему — две песчинки в океане…
— Нужны, мой чемпион, ему все нужны. Ему до всех есть дело.
Ещё год спустя:
— Ты это можешь носить в себе без устали. А она — женщина твоя — не в состоянии вынести и девяти месяцев. Невыносимый груз для Дамы — это моя Ва. Ва — награда мне. За что, не знаю. Но это дар от Дамы. Ты меня понимаешь. Пиза?
— Ещё бы. Был просто Муром, а стал отцом.
Параскева — Чин:
— Много о тебе слышал.
— Надеюсь, хорошего больше. Хотя мне всё равно, что там обо мне говорят.
— Никто не знает правды о себе.
— Вот это правильно.
— А что ещё ты знаешь в точности?
— Пожалуй, не многое.
— И всё–таки?
— Есть в мире правда.
Параскева — Муст:
— Ты хочешь победить?
— Я хочу свободы своему народу
— Свобода в таких масштабах невозможна.
— А что возможно, по–твоему?
— Бывает иллюзия свободы для народа и немножко свободы для отдельной личности. И называется она любовью.
