— Вот я и говорю «как»!
Семиверстов и Пиза:
— Нет слаще ничего, чем пыль дорог отчизны!
— Это плагиат, мой драгоценный.
— Нисколько. У него «дым отечества», а у меня «пыль дорог отчизны».
— И не стыдно?
— Быть похожим на него не стыдно.
Снова сома
Стала невесома.
Мы летим, как тополиный пух.
Нами правит самовластный дух —
Порожденье молнии и грома.
Он в часы высокого давленья
Прижимает нас к родной земле.
Мы глядимся не без удивленья,
Словно в отражение в стекле.
Это мы. А те, что в застеколье,
Кто они? Зачем поют и пьют?
Мы зовём их, мы кричим: «Доколе?
Есть другая жизнь, иной приют!
Улетим же!» — Шепчем, проникая
В сны их, что полны белиберды:
«Место есть.
Оно не хуже рая.
Наподобье Золотой орды».
(все использованные здесь стихи, под которыми не указан автор, принадлежат перу Гения).
Ым производил впечатление вполне нормального. Особенно эту иллюзию подтверждали длинные тонкие углы рта — признак человека умного и язвительного, всегда единоборствующего с собой. С первого взгляда никому и в голову не могло прийти, что этот лысый великан за всю свою жизнь так и не смог ни разу выразиться членораздельно.
Приходил на свальный акт посмотреть. Садился поблизости, внимательно глядел на то, что и как происходит. Но сам никогда к сестре не прикасался. Правда, нередко, когда ему казалось, что ей тяжело, неудобно, останавливал процесс, помогая ей устроиться поудобнее.
Поначалу Ым подмешивал взвар из маковых коробочек в еду. Как только у Максимильянца случилась рвота, он заподозрил неладное — стал следить за Ымом. Но за руку схватить не решился. А когда Луя проболталась, Максимильянц потребовал, чтобы взвар и еду подавали ему отдельно.
Вскоре, когда комбинированный способ перестал действовать и на Ала, и на Ли, Луя начала колоть их. Максимильянца, поскольку он боялся иголок, а так же из особенного к нему расположения она щадила. Пользовала ослабленными дозами, да и то не каждый день. Когда Ым поймал её, она вкатила и Максимильянцу полновесную дозу. Одну, другую. И тот, не будь дураком, стал жаловаться на ослабление потенции. И даже продемонстрировал это Луе, что ей не понравилось. И она совсем перестала колоть его.
Однажды, когда все отключились, в том числе и Луя, Максимильянц рванул прочь. Спустился на веревке, сплетенной из лиан дикого винограда и хмеля.
В хибаре стоял звон и щебет. В изящно сплетённых из прутьев дерезы и лещины теремках томились, клевали, перепархивали, но, прежде всего, пищали, свистели и звенели: щеглы, пеночки, синицы, щуры, и прочие пестрые птички.
