Василий рад примирению. За то, что в «блиндаж» лазил, дед его не забранил. Разговаривает, будто и не сердился целых два дня.
— Вот она, заварочка! Вот чайничек.
Внук помогает деду: достаёт блюдца, чашки. Дед режет хлеб.
Они садятся вдвоём за стол.
— А когда Шмельков с фронта вернулся, кем он стал? — спрашивает Василий.
— Помер он. Сердце у него устало воевать. А когда воевал — не жаловался.
* * *
«Не надо было спрашивать про Шмелькова», — подумал Василий.
Дед сейчас отодвинет свою чашку с алой розой, поднимется к себе наверх, и кончится примирение.
Но дед не ушёл.
— Я был в школе, — сказал он. — Бодров сидит с тобой рядом?
— Ага.
— Учитель сказал — положение у него тяжёлое. Это у тебя чирий вскочит — всех святых выноси! А у него — тяжёлое положение.
Василий давно ничем не болел. И чирий у него вскочил, когда он был ещё совсем маленьким. Но обижаться на деда он не будет.
— Ты припомни… Бодров — он в школе когда-нибудь жаловался? — спросил дед.
Бодров не жаловался. Он никогда не жаловался. Он только говорил, когда Василий к нему приставал:
«Чего ты хочешь? Победить меня? Я же на тебя не нападаю!»
Разве мог Алёша на него, на Василия, напасть?
— Задумался, гвардеец? — Дед с грустью смотрит на внука.
Василий молчит. Он видит перед собою Бодрова. Стоит Алёша в своём коротком пальтишке на вершине снежной горы, у самого края. Зажмурился и боится поглядеть вниз.
Если бы Василий сказал ему: «Обопрись на меня. Передохни немного»…
— Жду, жду! — Борис Сергеевич предлагает сесть Алёшиным родителям и сам опускается в глубокое кресло. Он глядит на Алёшину маму, на её измученное лицо.
Мама мнёт мокрый от слёз платок, и Алёшин папа говорит:
— Доктор! Может быть, нам с вами поговорить вдвоём?
— Нет, зачем же? Мама очень нужна. Я должен о нём знать как можно больше, как можно подробнее. Расскажите, после операции на сердце были у него приступы? Как часто?.. — Борис Сергеевич слушает внимательно. — Так, так… Дальше…
Мама подробно отвечает на все вопросы.
— Сейчас вашему мальчику необходимо помочь.
Он должен быть прежде всего спокоен. Совершенно спокоен. Я дам вам разрешение быть около сына.
Глаза у мамы полны слёз.
Борис Сергеевич пишет записку.
— Оля, — говорит Пётр Николаевич, — я тоже смогу дежурить.
— Нет, нет! — Ольга Михайловна прячет в сумочку мокрый платок. Ей жалко Петра Николаевича, но решение принято. — У тебя работа. Ты будешь нас навещать.
— Вы будете их навещать, — подтверждает Борис Сергеевич.
