Одну младшую племянницу пощадил царь. Позволил выйти за любимого. В Митаве никто толком не мог объяснить странного потворства царя. Анна сказала, что не завидует сестре: та-де так в своем болоте и осталась. Стахий не поверил ей: сама-то также в болото попала, да еще квакает в нем одиноко. Когда же Анна пояснила Бенигне, что дядюшка потому оставил в покое Прасковьюшку, что личиком не вышла, заключил – завидует. Не следовало ей хулить Прасковьюшку, поскольку портрет той висел у всех на виду и свидетельствовал обратное. Конечно, живописцы способны дурнушку изобразить красавицей. Но у девушки на портрете была особая прелесть, какую не догадался бы придумать даже самый искушенный льстец-живописец. Заключалась она не в чертах лица. Чертами, цветом волос и густотой бровей повзрослевшая Прасковья стала похожа на Анну. Прельщала она простодушной открытостью, безмятежностью. Такая чистая, ясная натура не променяла бы свою волю на власть, не прижилась бы на чужой земле. Стахий не раз пытался объяснить себе поступок царя, и теперь придумывал очередную версию.
Прощайте, господа офицеры с господами тараканами! Прощай, Митава!
Глава XII
Необычная судьба царской племянницы
За стеной еле слышно шуршал бесконечный, осенний дождь.
Свеча в тяжелом медном подсвечнике давно оплыла и ужасно коптила, уже не освещая комнаты. Ее слабый огонек в предсмертном отчаянии метался по черной глади не завешенного окна.
Петр внимательно следил за метаниями огонька, будто в них заключалось нечто большее, нежели обычная игра света. Но вот напоследок ярко вспыхнув, огонек погас – комната погрузилась в кромешную тьму октябрьской ночи. Петр вздохнул, однако звать денщика, чтобы зажег новую свечу, не стал – не хотелось нарушать спокойного дремотного течения мыслей.
Куранты в комнате дежурных офицеров пробили два. Громко скрипнул под кем-то стул. По галерее прошлепали осторожные шаги сменившегося караула: шли гуськом на цыпочках, дабы не потревожить спящего царя. А он и не думал спать и был далеко-далеко от дворца, от своего жарко натопленного кабинета. Своевольные ночные мысли перенесли его в Австрийскую империю, в маленький, растянувшийся по ущелью городок.
Стоит он, Петр, на берегу узкой темной речки с ласковым названием Теплая. Рядом девушка. Ирджина. Нет, не Ирджина – Славка. И не Славка – не помнит он ее имени, и лица не помнит. Зато помнит теплоту ее тела, вкус ее по-детски мягких губ, тихий, как шелест дож дя за стеной, голос:
