– Я повечерять тебе принесла.
Темная фигурка отделилась от ствола липы, нерешительно направилась к будке. В руках Мастридия держала небольшой узелок, видимо с провизией. Волонтер замер, вожделея.
– Ты, чай, проголодался. Ведь с утра не евши, – Мастридия говорила с такой уверенностью, будто весь день не спускала с него глаз. – Щец похлебай. Хоть и постные, а вкусные вышли.
Пока волонтер соображал, как ему быть, она совсем осмелела и хозяйничала в будке. Расстелила на скамье белый платок, поставила на него чугунок, рядом с ним положила краюху черного хлеба и ложку.
– А блинки еще теплые. Не остыли под шалью. Нарочно ее накинула. – Шерстяная домотканая шаль, какой укутываются деревенские женщины в метель, свисала с узеньких плеч до пят. Мастридия вынула из-за пазухи обернутые лопухами эти самые блинки. – Ешь! Я покараулю. – И выскользнула из будки.
Волонтер подчинился: голод не тетка. Щи и в самом деле были вкусными, наваристыми, пряными. Мастридия не пожалела укропа и любистка, да и корешки в них попадались сладкие: морковь, пастернак. Один оказался незнакомым на вкус, каким-то особенно мучнистым.
– Что это тут у тебя? – полюбопытствовал волонтер. – На пастернак не похоже и вроде бы не чеснок.
– Так это, верно, твоя луковка, – отозвалась Мастридия безмятежно. – Та, что в горнушке лежала.
– Ядрена вошь! – вскричал волонтер. – Вмиг схарчить целое состояние! – И подумал: «Не добиться теперь благосклонности подьячихи. – Он забыл ее имя. – Да нужна ли эта благосклонность?»
– Я хотела, как лучше, – захныкала сирота у порога будки.
– А вышло, как всегда, – без гнева заметил волонтер. Ему не хотелось пенять девчонке за самоуправство, за то, что по избе его шастает, как по своей. Сам виноват – повадил! Да и платить руганью за ужин неблагородно.
– Не ты, так мыши бы ее схарчили, – продолжала оправдываться, виниться Мастридия, – да и вялая она уже была. Не взросла бы.
Волонтер молчал, дожевывал блин. Думал, что не судьба расти тюльпанам в Переяславле. Не одна ведь у него луковичка была. Все не уберег. Он дожидался осени, чтобы посадить их. Мечтал, что запламенеют редкие цветы сперва на огородах борковских девок, потом на кремлевских косогорах. Все будут дивиться их великолепию и тому, откуда они взялись, столь редкие, столь ценные. Задумавшись, волонтер вынул из порожнего чугунка ложку и еще раз облизал ее. С блинами он незаметно покончил. Остались одни лопухи.
– Дяденька Стахий, можно я с тобой покараулю до утра? – робко попросила Мастридия.
