Осыпаются листья, Евгения Стэнман, пора мне
Вспомнить вёсны и зúмы, и осени вспомнить пора.
Не осталось от замка Тамары камня на камне,
Не хватило у осени листьев и золотого пера.
Старых книг не хватило на полках, чтоб перечесть
их,
Будто б вовсе не существовал Майн Рид;
Та же белая пыль, та же пыльная зелень
в предместьях,
И еще далеко до рассвета, еще не погас и горит
На столе у тебя огонек. Фитили этих ламп
обгорели,
И калитки распахнуты, и не повстречаешь тебя.
Неужели вчерашнее утро шумело вчера, неужели
Шел вчера юго-западный ветер, в ладони трубя?
Эти горькие губы так памятны мне, и похоже,
Что еще не раскрыты глаза, не разомкнуты руки
твои;
И едва прикоснешься к прохладному золоту
кожи, —
В самом сердце пустынного сада гремят соловьи.
Осыпаются листья, Евгения Стэнман. Над ними
То же старое небо и тот же полет облаков.
Так прости, что я вспомнил твое позабытое имя
И проснулся от стука веселых твоих каблучков.
Как мелькали они, когда ты мне навстречу
бежала,
Хохоча беспричинно, и как грохотали потом
Средь тифозной весны у обросших снегами
причалов,
Под расстрелянным знаменем, под перекрестным
огнем.
Сабли косо взлетали и шли к нам охотно
в подруги.
Красногвардейские звезды не меркли в походах,
а ты
Все бежала ко мне через смерть и тяжелые
вьюги,
Отстраняя штыки часовых и минуя посты…
Я рубил по погонам, я знал, что к тебе
прорубаюсь,
К старым вишням, к окну и к ладоням горячим
твоим,
Я коня не зануздывал больше, я верил, бросаясь
Впереди эскадрона на пулеметы, что возвращусь
невредим.
И в теплушке, шинелью укутавшись, слушал
я снова,
Как сквозь сон, сквозь снега, сквозь ресницы
