— Жалко мне его.
— А мне, думаешь, не жалко? — ответил ей Афанасий, тоже чувствуя, как обида и жалость к сыну давят ему горло, не дают дышать. Но он поборол себя и, как мог, успокоил Екатерину Матвеевну: — Сам виноват. Так с народом нельзя…
Екатерина Матвеевна снова вздохнула и даже заплакала, но разговор на этом у них и оборвался…
Афанасий начал готовиться к зиме. Первым делом оглядел погреб, покрытый травою мокрицею, позеленевший внутри от сырости. Как только начались дожди, Афанасий стал замечать, что мокрое пятно за бочками растет прямо на глазах. Точно так же, как и у Володи, вода подступала из-под земли, пробивалась сквозь цементный пол, сквозь кирпичные, старинной, еще дедовской кладки стены. Афанасий пробовал отводить воду по дренажам и канавкам, но ничего из этой затеи не получилось — вода все прибывала и прибывала. Картошку и морковь пришлось перенести в кладовку. Но это, конечно, был не выход — до первых холодов они там продержатся, а потом придется тащить все в дом. Бочки с соленьями Афанасий пока оставил в погребе, соорудив для них по Володиной подсказке настоящий фундамент. Но и тут у него полной уверенности не было — вряд ли они простоят до весны, вода ведь потихоньку сочится и сочится…
Не лучше обстояло дело и с сараем, где томились в темноте Горбунок и Красавка. Воды там вроде бы не было, конек и корова стояли на сухой свежей подстилке, но везде в сарае чувствовалась сырость, которая шла по утрам изморозью, застывала на стенах и подсохах настоящим инеем. Надо было что-то придумывать, как-то утеплять, высушивать сарай или вообще переводить скотину поближе к дому на высокое место, может быть, даже в сенцы, где у Афанасия были настелены на дубовых подмостниках крепкие деревянные полы. И особенно волновался Афанасий за Горбунка. Красавка, та вроде бы держалась, а Горбунок что-то начал чахнуть. Еще с лета Афанасий заметил, что Горбунок припадает на задние ноги, прихрамывает и редко теперь пускается рысью — больше идет шагом, мелким и осторожным. В дороге с ним стало одно мучение. То и дело Горбунок останавливается, болезненно переступает с ноги на ногу, мнется, в Великих горах не стоит, как прежде, на солнышке, не греется, а норовит поскорее лечь где-нибудь под осиной и затихнуть.
Афанасий сводил Горбунка к ветеринару. Тот оглядел конька со всех сторон, выслушал, а потом, немного посомневавшись, вынес приговор:
— На бойню ему пора. Старость, она, брат, не радость, ревматизм и все прочее…
