Так они плыли несколько минут, напряженно прислушиваясь к жалобам чирка, боясь, что его писк, прервавшись в очередной раз, больше не повторится. Но он повторился, еще более жалобливый и тонкий, уже как будто даже не писк, а плач, по-детски беспомощный и тихий.
Прошло еще несколько томительных мгновений, пока он наконец-то раздался совсем рядом. Володя осторожно пробрался в нос лодки, примял веслом камыш, и они увидели чирка, еще по-настоящему не окрепшего, родившегося лишь нынешней весной. Он сидел на торфяной, чуть выступающей из воды кочке, весь перемазанный мазутом, мокрый. Увидев людей и лодку, чирок встрепенулся было, расправил крылья, собираясь взлететь, но они тут же у него опали под нефтяной несмываемой тяжестью. Переступив с лапки на лапку, чирок попытался прижать крылья к телу, но сил на это у него уже не хватило — крылья безжизненно повисли и стали медленно сползать по мокрой, тоже залитой мазутом осоке в воду.
Афанасий подогнал лодку к самой кочке, и Володя осторожно взял чирка в руки. Тот никак не сопротивлялся, не пробовал вырваться, голова у него поникла, склонилась. Чувствовалось, что сейчас чирку совсем худо, что ничего он уже не боится, ни людских голосов, ни всплеска весел, ни дальнего городского шума.
Пока Афанасий разворачивал лодку, чтобы гнать ее к берегу, где чирка можно будет отмыть возле колодца, Володя пробовал отпаивать его из маленького жестяного ведерка, в котором осталось немного воды после вчерашней рыбалки. Но у чирка уже не было сил даже на то, чтоб сделать один-два глотка. Тогда Володя приоткрыл ему клюв и начал вливать туда воду тоненькой медленной струйкой. Чирок сглотнул один раз, потом другой — и чуть-чуть ожил, потянулся к ведерку сам. Пил он жадно, далеко вытягивая худую серенькую шейку, после каждого глотка с удивлением поглядывая на Володю. Напившись, чирок устало повалился на дно лодки, тяжело задышал, но потом собрался с силами и, приподнявшись на лапках, принялся чистить перышки. Он провел по ним клювом, как делал это не раз, как научила его еще с весны мать, но ничего у него не получилось — клюв соскользнул с крыла, залитого нефтяной маслянистой жидкостью. Чирок опять задохнулся и запищал так жалобно и так просяще, что Афанасий не выдержал и начал уговаривать его:
— Потерпи немного, потерпи, сейчас приедем.
Он еще с большей силой налег на весло, чувствуя, как оно сгибается в тяжелой, черной даже здесь, на середине моря, воде. Лодка от этого шла рывками, забирая то в одну, то в другую сторону, опасно кренясь и раскачиваясь. Хорошо еще, что море было спокойное, что волна набегала невысокая, слабая.
