Уже начало смеркаться. То там, то здесь зажглись в окнах огни, в березовом парке на танцплощадке заиграла музыка, по морю проплыл последний вечерний пароходик, весело трубя и сигналя. Афанасий бросил в яму вначале одну лопату земли, потом другую, третью… И вдруг опять остановился — ему неожиданно показалось, что самая маленькая, похожая на оселочек красноперка едва заметно шевельнула хвостом, ударила им о край ямы. Может быть, еще живая, может, не до конца еще доконала ее ядовитая заводская отрава?
Как быть дальше, Афанасий не знал. Засыпать землей мертвое — было делом привычным и даже необходимым, а вот живое… тут душа противилась, отступала.
А пароходик меж тем кричал на пристани все веселей и веселей, огни в домах разгорались все ярче и ярче, музыка неслась все неостановимей и громче… Афанасий бросил еще несколько лопат земли, подровнял бугорок и пошел к дому. Но заходить в комнату и тревожить своим рассказом Екатерину Матвеевну ему не хотелось. Поэтому, бросив в сарай лопату и постояв минуту в темноте посреди двора, он опять выбрался на огород и пошел к морю. Оно уже готовилось к ночи, остывало после жаркого августовского дня. Темнота окутывала все вокруг, наползала откуда-то из-за дальних лесов, из-за Великих гор, смешивалась с черной морской подою, с туманом; и лишь на закате, возле горизонта, все еще светилась узенькая серебристая полоска. Афанасий долго и неотрывно смотрел на нее, словно хотел удержать колышущееся на волнах, дрожащее свечение до самого утра. Но — не удавалось. Полоска, качнувшись в последний раз, вздрагивала и гасла, как будто навсегда тонула в бездонной морской глубине. Несколько мгновений над морем стояла такая тишина и такая темень, что Афанасий невольно сжался и замер… Но вот, отгоняя все ночные сомнения и страхи, на набережной ярко, слепяще вспыхнули неоновые, чуть подрагивающие огни. Море опять ожило, зашумело…
Подняв с земли лозовую палочку и опираясь на нее, словно на посох, Афанасий не спеша пошел вдоль берега. Вода плескалась почти возле самых его ног, то негромко ударяясь о мокрый слежавшийся песок, то откатываясь далеко назад. И вдруг Афанасий почувствовал, что морская волна какая-то необычно тяжелая, медленная. Он подошел к морю еще ближе, наклонился и при свете мерцающих городских огней хорошо различил, что с каждым своим накатом волна выбрасывает на берег мертвую, уже одеревеневшую рыбу. Здесь были и окуни, и обыкновенная плотва, и серебристые неповоротливые толстолобики, и даже несколько, должно быть еще речных, щук.
