— Спасибо, — вяло проговорила она, держа ладошку для пожатия.
Он сглотнул слюну. Девочка хмыкнула, собираясь, видимо, уходить. Но он успел схватить её руку и, чуть пожав длинные и холодные пальцы, не выдержав, потянул их к лицу. Испугавшись, она дёрнулась, желая вырвать свою руку из его крепких пальцев. Но он изо всех сил сжимал её и тянул. Когда рука девочки почти коснулась его лица, из сжатого кулака мальчика едва торчали кончики пальцев. Он потянул носом, вдохнув всей силой своих лёгких… но ничего, кроме остатков яблочного мыла, ему услышать не удалось. Девочка, наконец, вырвала свою руку и с криком «Идиот» побежала домой. Ночью он покрылся испариной. Липкость проступала из всех пор, вызывая брезгливость. В душе поселился страх. Страх, что найти потерянный запах будет не так просто. Он понял, что не каждая девичья рука пахнет так, как пахла пухленькая ручка, с обкусанными ноготками.
Мальчик перестал остерегаться. Он использовал любую возможность, чтобы схватить чью–то ладонь и поднести к лицу. Его ожидания рассыпались, наткнувшись на чужие запахи. Это были запахи пыли, запахи только что съеденного персика, или запах лака, которым покрыли ногти. Он отчаялся. И понял, что помочь ему может только одна. Та, чьи руки пахли этим сладким. Приторным. Дурманящим запахом. Запахом, заставляющим терять рассудок.
Однажды… снова было лето. Испепеляющая жара опустилась на город, выжигая и без того пустой двор. Харитоновна давно умерла. Бельевую верёвку сорвало ветром. От забора почти ничего не осталось. Подрастающие пацаны доломали остатки полурассыпавшихся досок. Акация по–прежнему стояла, гордым видом возвещая, что всё в жизни преходяще. Всё, кроме неё. Старая беседка, перекосившись, имела жалкий вид. И, возвышавшееся во дворе дерево, продолжая каждый год раскидываться свежей зеленью, действительно источало жизнь, по сравнению с мёртвой подгнившей деревяшкой.
В то лето он закончил школу. И превратился в худосочного, прыщавого переростка. Детство махнуло хвостом и исчезло в том углу, где старая акация окончательно срослась с куском забора. Но до сих пор, он так и не нашёл ту, чьи руки пахли тем загадочным запахом. Запахом, витавшим вокруг. Но ускользавшим и растворявшимся в воздухе каждый раз, когда казалось, что он вот–вот его поймает.
В тот вечер он, рассеянно поглядывая из своего, засиженного мухами окна, ковыряясь в гречневой каше и размазывая её остывшую массу по краям тарелки, неожиданно увидел её. Она выросла и увеличилась в размерах. В общем–то, это была всё та же девочка, только крупнее. На её голове всё также плотно зачёсанные волосы переходили в две тонкие косички. Они тоскливо болтались, едва касаясь кончиками–метёлочками широких плеч. Лицо, усыпанное веснушками, выглядело вполне довольным.
