За окном, скрытое занавесью, плывет одуряющее марево…
Когда гости, наконец, немного освежились чаем и фруктами, Алия — Валия привели Ибишева. Его усадили на стул рядом с гадалкой.
Ибишев измучен и слаб. Стараясь не смотреть по сторонам, он сидит, опустив тяжелую, как камень, голову, и равнодушно прислушивается к тому, как в самой глубине его ватной груди учащенно бьется сердце. Этикетка на воротнике новой рубашки царапает ему шею. Кебире достает из кошелька длинные четки из необработанной бирюзы. Быстро перебирая голубые камни толстыми пальцами, она в упор, с любопытством рассматривает Ибишева, и под ее взглядом он начинает беспокойно ерзать на стуле. Наклонившись вперед, Кебире заглядывает ему в лицо.
— Ты помнишь меня, мальчик? Ты должен меня помнить.
Что–то в ее голосе заставляет Ибишева вздрогнуть и поднять голову. Глаза Кебире вспыхивают и гаснут.
— Я приходила к вам раньше. Неужели ты забыл? Тебе было лет десять. Может быть, меньше.
Пышные волосы гадалки похожи на сложенные крылья черных птиц…
— Сколько тебе сейчас? двадцать один? Ну–ка, дай мне свои руки, не бойся! Я тебе ничего не сделаю…
Ибишев беспомощно смотрит на дружно кивающих ему матерей.
Кебире решительно берет его горячие влажные ладони в свои руки. Глаза ее, непроницаемые и мягкие, как черный бархат ее платья, излучая незаметный свет, безжалостно пронзают его узкий лоб, и там, в самой глубине лихорадочно работающего сознания, Кебире с ужасом и восхищением видит смертельный образ пеннорожденной.
И сразу же колючие электрические разряды, один за другим, начинают пронзать все тело Ибишева, и кожа его начинает зудеть, и сердце словно распухает в груди, и поясница становится холодной, как лед. Обезумевший от боли Ибишев пытается вырваться из рук гадалки, но ее пальцы, стальными обручами обвившие его запястья, не выпускают его. И вот когда кажется, что боль больше невозможно терпеть и Ибишев готов потерять сознание, электрические разряды вдруг слабеют и вскоре совсем прекращаются.
Ибишев судорожно дышит. Глаза его широко открыты. В уголках спекшихся губ — капли пены. Но боли больше нет. Вместо нее — чувство блаженного покоя. Горячечная плоть, постоянно возбужденная, опадает и перестает пульсировать.
Медленно погружаясь в сонную истому, Ибишев каким–то внутренним взором следит за тем, как навязчивый образ обнаженной Джамили — Зохры в его сознании распадается на части и размывается до неопределенности. И его захлестывает беспричинная радость…
