По причине огромного количества пропусков (не на все из ста сорока семи пропущенных учебных дней у меня были справки) мне снизили оценку по поведению, но в следующий класс я перешел с наградой в виде книги — в табеле, если не считать одной четверки, у меня были только пятерки.
Мать обрадовалась не так сильно, как я надеялся.
— Теперь всем дают награды — и что с того? Даже Стемпень получил, а он ведь дебил, — сказала она, и стало ясно, что от меня мама ждет чего-то такого, чего другим никогда не добиться.
Начались каникулы. В середине июля отец взял меня в профсоюзный дом отдыха — как всегда в то же самое место на берегу Вислы (пятьсот шестьдесят шестой километр вниз по течению, если считать от истока), а когда через две недели мы вернулись в Варшаву, мать уже знала, в каком направлении меня подтолкнуть.
Поскольку в доме есть пианино, я должен научиться на нем играть!
— Ну… рано пришел конец твоей лафе, — подмигнул мне отец и заслонился воскресной «Жице Варшавы», но не успел просмотреть даже пары страниц, как мать велела ему наконец оторвать нос от газеты и потрудиться хотя бы слазить на антресоли за крутящимся табуретом, который надо будет подставить к инструменту.
Давать мне раз в неделю уроки игры на пианино согласилась пани Буйно, учительница из музыкальной школы на Виленской. Мать, правда, вначале мечтала о профессоре консерватории — педагоге гораздо более квалифицированном, но быстро умерила аппетит. Платить за час пятнадцать злотых, а то и больше? Нет, этого мы никак не потянем.
Пани Буйно мне сразу не понравилась. Она звала меня «Збышко», красила редкие волосы в рыжий цвет и ходила в пропотевшем под мышками платье с очень короткими рукавами.
На первом уроке, проверив, хорошо ли настроен инструмент, она начала играть венские вальсы и играла так долго, что встревоженная мать под каким-то предлогом заглянула в комнату. «Сегодня мы собирались начать. Такой был уговор, верно?» — говорил ее взгляд.
Учительница с разгона сыграла еще несколько тактов и провела по клавишам ногтем, изобразив эффектное glissando.
— Это тетя куавиатура, — сказала она, указывая на клавиши. — Видишь, Збышко?
Урок начался. Я сидел на крутящемся табурете, толстые руки пани Буйно летали над моей головой, от резкого запаха пота меня мутило, я слушал, как она говорит, что белые клавиши — киски, а черные — мышки, и мы должны потрудиться, чтобы они немножко побегали…
— Дай ручки! — Учительница схватила меня за руки и принялась устанавливать пальцы на клавиатуре так, чтобы каждый был согнут в суставе под определенным углом. —
