Мне нравится работа. Девочка дает мне две банки еды в день вместо одной, что означает для меня, что одну я могу съесть, а вторую оставить на потом. У меня так же появляется возможность припрятать кое-какие безделушки, которые могут мне пригодиться в будущем — острые щепки, которые я смогу использовать как оружие, пара брошенных холщовых мешков, круглая жестянка, в которой можно переносить воду.
Чарли застает меня на том, что во время прогулки по пирсу я подбираю потерянные гвозди и распихиваю их по карманам.
— Ты что делаешь, к битве готовишься? — спрашивает она с усмешкой.
Я пожимаю плечами.
— Я бы не выжил так долго без некоторых навыков самозащиты.
Чарли смеется, но позволяет мне продолжать.
По вечерам она сидит со мной, пока экипаж её отца собирается дальше по пирсу. Я наблюдаю, с ноткой ревности, как она флиртует с рабочими, когда отца нет рядом. Она была права в одном — она их любимица, и если бы однажды она сказала бы им, чтобы меня выбросили за борт, они, наверное, сделали бы это без колебаний. Постепенно я привык к шуму озера, плещущегося у цементных перекрытий и к необычному комфорту сна на воздухе, с осознанием того, что утром меня будет ждать банка с едой. Какая роскошь. Иногда я бросаю взгляд на Чарли, когда она не смотрит, и пытаюсь прокрутить в воспоминаниях наш поцелуй. Мне бы хотелось, чтобы он хоть что-нибудь для неё значил. И серьезно ли она говорила о том, что подарит мне другой.
В наш последний совместный вечер Чарли откинулась назад и внимательно посмотрела на меня в свете нашей тусклой лампы. Мы сидим вместе в дальнем конце пирса, наблюдая, как один за другим начинают светиться небоскребы. Довольно хороший вечер. Даже влажность уже не кажется такой давящей, как обычно. Я даже чувствую прохладный ветерок.
— Что ж, долг ты уплатил. Что собираешься делать завтра? — спрашивает она.
Я пожимаю плечами.
— Еще не знаю. Я обычно решаю такие вещи, когда приходит время.
Мы едим в тишине несколько минут, пока она снова не начинает говорить.
— Ты мне так ничего о себе и не рассказал, — говорит она — Я даже имени твоего не знаю.
Я ставлю свою наполовину съеденную банку фасоли с сосисками, затем откидываюсь назад на локти.
— Эд, — отвечаю я, назвав первое пришедшее на ум имя — Что еще ты хочешь узнать?
Она изучает меня. В свете лампы её глаза приобретают медовый оттенок.
— Как долго ты живешь в Озере? — она берет еще кусочек пищи, а затем отставляет свою банку в сторону. — Что случилось с твоей семьей? Что случилось с твоим коленом? Не всегда ж ты на улице жил?
