Сюда-то и двинулся неустрашимый Питер, – брови насуплены, зубы стиснуты, кулаки сжаты; казалось, он пышет клубами дыма, так неистов был огонь, клокотавший в его груди. Его верный оруженосец ван-Корлир отважно следовал за ним с трубою, пышно увитой красными и желтыми лентами в память о прекрасной госпоже из Манхетто [3]. Позади вперевалку шли коренастые рыцари Гудзона [4]. Тут были ван-Вики, и ван-Дики, и Тэн-Эйки; ван- Нессы, ван-Тассели, ван-Гролли; ван-Хозены, ван-Гизоны и ван-Бларкомы; ван-Верты, ван-Винкли, ван-Дэмы; ван- Пельты, ван-Рипперы и ван-Брэнты. Тут были ван-Хорны, ван-Хухи, ван-Бэншотены; ван-Гельдеры, ван-Арсдели и ван-Бэммели; ван-дер-Бельты, ван-дер-Хуфы, ван-дер- Вурты, ван-дер-Лины, ван-дер-Пули и ван-дер-Спигли; потом шли Хофманы, Хухленды, Хопперы, Клопперы, Рикманы, Дикманы, Хогебумы, Розебумы, Усауты, Квакен- боссы, Роербаки, Гарребранцы, Бенсоны, Броуэры, Валь- дроны; Ондердонки, Варра-Вангеры, Шермерхорны, Стау- тенбурги, Бринкергофы, Бонтекусы, Никербокеры, Хох- страссеры, Тэн-Бричесы, Тоу-Бричееы и множество других достойных, имена которых слишком заковыристы, чтобы можно было их написать, – а если бы и написать, все равно их не выговорить человеку; все, как один, подкрепленные плотным обедом и, говоря словами великого голландского поэта, до края полные и гневом и капустой.
На мгновение могучий Питер замедлил шаг и, взобравшись на пень, обратился к своим дружинам па выразительном нижнеголландском наречии, увещевая их драться, как «дюйвелы» [5], и уверяя, что если они победят, то получат пропасть добычи; если же падут в бою, то, умирая, будут осчастливлены сознанием, что отдали жизнь для блага отечества и что после смерти им суждено будет узреть свои имена в храме славы, увековеченные вместе со всеми великими этого века для восторженного преклонения потомков. Подконец он поклялся им словом губернатора (а они знали его слишком хорошо, чтобы усомниться в этом хоть на мгновенье), что, если какой-нибудь маменькин сын сыграет труса или хотя бы посмеет побледнеть от страха, он, Питер Стьюивезент, будет дубить его шкуру, пока тот не выскочит из нее, как змея по весне. Тут, выхватив свой верный клинок, он трижды взмахнул им над головой, приказал ван-Корлиру трубить атаку и с возгласом: «Святой Николай и Манхетто!» храбро ринулся вперед.
Его воинственные соратники, успевшие тем временем запалить свои трубки, тотчас же сунули их в рот, выпустили яростные клубы и под прикрытием дыма браво пошли на приступ.
