– Я вижу, вы все-таки начали есть, – довольный, улыбался Кестер, подходя к Анне. – Очень хорошо, ведь иначе вы скоро совсем растаете, а мне бы этого совсем не хотелось, – ласково мурлыкал он.
«Подлый… подлый, умелый притворщик», – думала про себя Анна.
– Освободите медведя, барон, – тихо произнесла она.
– Как скажете, сударыня, – Кестер стоял почти вплотную к Анне. Не раздумывая долго, он быстрым движением расшнуровался, задрал подол ее платья и, удерживая за шею, не сильно, не грубо, только лишь для того, чтобы максимально обездвижить, вошел в нее. Стараясь не издать ни звука, Анна судорожно вцепилась в руку Кестера, которой тот обхватил ее за талию, однако время от времени с губ ее все же слетали тихие стоны. Когда же он кончил, прижался горячей щекой к плечу баронессы, головная боль ее прошла, все тело дрожало, а лицо было мокрым от слез. И плакала Анна не от того, что Кестер в очередной раз унизил ее, а от того, что осознавала: никогда раньше со своим любимым мужем, что бы тот ни вытворял с нею в порыве страсти, она не испытывала подобного нынешней сладкой, блаженной истоме… Анна плакала от того, что чувствовала: если бы Кестер не прижал ее к себе, она сама прильнула бы к нему всем своим существом, признала бы пред ним свое поражение.
И в этот момент Анна ненавидела себя еще больше, чем своего мучителя. Ах, если бы она могла, если бы только могла, выбросившись немедля из окна, убить себя, но прежде – барона! воткнув в его красивые зеленые глаза серебряную вилку с двумя острыми зубьями, с помощью которой сегодня ночью она так жадно поглощала мясо.
Слушая удаляющиеся шаги, Анна снова застыла у окна. Спустя какое-то время она заметила во дворе Кестера. Неся в руках копье, он приближался к теряющему последние силы, шатающемуся, изодранному в кровь зверю, который отчаянно и неуклюже пытался все же вскинуться на дыбы. Одним, метким ударом в голову Кестер прикончил раненое животное и, бросив на землю орудие, кинул довольный взгляд на окна баронессы.
– Вот так бы и со мной… Лучше бы ты поступил так и со мной, – шептала Анна и вновь заливалась горючими слезами.
* * *
– Почему, Гриффит? Почему я позволяю ей делать все это? Почему не могу быть с нею жестким? – задумчиво произнес Кестер, стоя неподалеку от того места, где Анна решила похоронить Карен и Калисту, и наблюдая за тем, как баронесса командует двум слугам, заканчивающим установку тяжелых каменных надгробий. По выражению лица Анны Кестер понимал, насколько сильна боль, что она терпит, когда переносит тяжесть своего пускай даже такого легкого маленького тела на протез. Но Анна боролась со своею болью, вынужденная, но стойко держалась. И эта стойкость нравилась Кестеру, как нравились каждое ее, порою неуклюжее, движение, ее тихая, грустная речь и такой же грустный хриплый, грудной ее смех…
