Меня это известие оставило равнодушным, поскольку задерживаться в городе я не собирался. Пообедаю, дабы хоть немного унять резь в животе, и отправлюсь прямиком на вокзал.
— Не нувориш, а миллионер и меценат, — укорил товарища Емельян Никифорович. — Уж поверь, перестройка амфитеатра влетела ему в копеечку!
— Нет, это ты мне поверь! — вспылил Соколов. — Отобьет свое на рекламе с лихвой! Подобная публика в убыток себе ничего не сделает. Капиталисты…
— Давай не будем ссориться, — мрачно глянул в ответ Красин. — К тому же мы уже пришли.
И в самом деле: на фасаде двухэтажного особняка красовалась яркая вывеска: «Терем». Перед высоким гранитным крыльцом дожидались клиентов сразу несколько открытых колясок, а на входе гостей встречал слуга в синей поддевке, жилете и заправленных в начищенные ваксой сапоги штанах.
Моих спутников слуга знал и поспешно распахнул перед нами дверь. Емельян Никифорович задержался сунуть ему в руку мелкую монету.
Внутри оказалось шумно. Просторный зал с пальмами в кадках вдоль стен и огромной люстрой под потолком был наполнен гомоном голосов; играла музыка, кто-то пытался декламировать стихи. На глаза попалось несколько свободных столов, но Иван Прохорович повел нас на второй этаж. Там было не так многолюдно.
— Франция — это просто какой-то кошмар, господа! — объявил собутыльникам статный молодой человек с пышной шевелюрой вьющихся волос. — Грязь! Физическая и, что еще страшнее, духовная!
Мы прошли мимо к свободному столу, и тогда Соколов небрежно бросил:
— Шлак!
Я обернулся и присмотрелся к столь нелицеприятно охарактеризованному им господину.
— От слова «шлакоблок», надеюсь? — спросил после у Ивана Прохоровича. — Не в плане оценки творчества?
Мои спутники рассмеялись.
— А вам, граф, палец в рот не клади! — покачал головой Соколов. — На ходу подметки режете!
Подошел официант, принес меню на русском.
— Чего изволите-с? — поинтересовался он.
За последний год я изрядно подтянул свое знание языка, поэтому в написанных кириллицей названиях не путался. Заказал тарелку ухи, черный чай и большую сковороду жареной картошки. Мог бы умять за один присест и целого поросенка в яблоках, помешала развернуться ограниченность в средствах.
Соколов остановил свой выбор на сибирских пельменях и соленьях, к ним велел принести графин водки.
— Только холодной, — предупредил он. — Не как в прошлый раз. Пить невозможно было.
— Возьмем с ледника-с, — уверил его халдей.
Красин, тяжело отдуваясь, вытер платком покрасневшее лицо и ткнул пухлым пальцем в строчку с супом-пюре.
