— Галина Александровна! — Костя, вернувшийся с зимних каникул, снова мялся перед учительским столом. — Вы были правы, я переиграл. Не поможете советом?
— Я ничего такого не говорила, — удивилась Галина Александровна. — Наоборот: не бойся играть, экспериментировать и так далее. Что случилось–то?
— Не потяну я этого своего… триединства. — Костя хмыкнул. — Растить одних, растить других, работать там, работать сям, еще здесь учиться, еще о друзьях не забывать. То есть, конечно, потяну, но как–то слишком много ответственности. Нельзя так просто выбросить надоевшую игрушку, здесь уже завязаны жизни людей. — И он рассказал все, что пережил.
На зимних каникулах Костя с семьей ездил во Францию. У него было четко все расписано: месяц пожить с Леной, месяц побыть Таней, день побродить с родителями. Вроде бы, все хорошо получалось: и дети растут на глазах (тем более, что месяца обычно не хватало и приходилось еще задерживаться), и родители видят довольного жизнью ребенка и не волнуются. Только накапливалась психологическая усталость, ответственность за необдуманно произведенные на свет жизни, за свои игры. Конечно, можно было жить без документов любое количество времени, брать средства из воздуха или из других жизней, работать, где угодно, но разве это было главным? Иногда Косте хотелось отмотать время назад в ноябрь и жить хотя бы на два фронта, дружить с Лешей, работать и радоваться. Но уже было нельзя.
— Видать, все–таки повзрослел ты раньше срока, — вздохнула учительница. — Что ж, на худой конец можно отдать всех детей на воспитание Лене, ее выдать за Алексея, внушить всем, что так и было и тихо сгинуть, иногда объявляясь в качестве ангела–хранителя, но ты сам понимаешь…
— Понимаю. Хотя, кажется, Таню–то убрать легко.
— Только осторожнее, — попросила Галина Александровна.
Таня Мамаева со времен своего замужества в институте не появлялась вовсе. Где–то трудилась, воспитывала детей. Ее муж учился, работал. У них было сколько угодно времени на общение друг с другом — оба знали, что в сутках давным–давно не двадцать четыре часа, — но эти возможности они очень скоро перестали использовать. Сначала привыкли друг к другу, потом надоели.
Когда детям — тоже двойня — пошел пятый год, Таня решилась:
— Знаешь, муженек, — сказала она. — Лучше нам с тобой по отдельности. Найдешь себе еще кого, заодно число «посвященных» расширишь. За детей не волнуйся.
Муж — в скором времени Костя и имя его выкинул из головы — не был тем, кто ставит своей целью кормить семью. Он поломался для порядка, вернулся на пять лет назад, уничтожил штамп в паспорте и пошел работать по специальности. За детей он перестал волноваться через пару месяцев новой жизни, быстро обзаведясь новой семьей.
