И если потом наступает развод, то послеразводный кризис с новой силой активизирует эти ранние конфликты. И не только у ребенка, но и у матери. «Драматургия» послеразводного кризиса варьируется от ребенка к ребенку, часто независимо от внешних обстоятельств; разные дети по-разному реагируют на развод, развивая в себе различные по объему и содержанию страхи, фантазии, агрессивные и регрессивные желания; у одних детей травматический срыв психической защиты наступает раньше, у других позже.
Симоне было пять лет, когда родители разошлись. На первом году жизни у нее сложились необыкновенно нежные отношения с отцом. Мать вынуждена была помогать своей больной матери, которая держала магазин, и к дочери пригласили няню. Но основную часть забот о ребенке взял на себя отец. Он практически забросил свою рабочую карьеру, чтобы иметь возможность постоянно быть возле малышки. Итак, можно сказать, что отец занял при ребенке место матери. Через год обстоятельства изменились. Ее помощь в магазине больше не требовалась, и мать целиком вернулась к ребенку. Отец, постоянно упрекавший жену за то, что той, дескать, «ее мамаша дороже собственного ребенка», воспринял возврат жены как конкуренцию, что вызвало в нем страх перед потерей любви дочери. Он чувствовал себя использованным и выброшенным вон. Тогда он, не желая конфликтов, уступил все родительские обязанности жене и целиком ушел в свою работу, которая теперь оказалась связанной с долгими и частыми командировками. А Симона таким образом совершенно внезапно потеряла свою «психологическую мать» и вынуждена была довольствоваться «вторым» объектом. Но ее «биологическая» мать знала о своем ребенке едва ли больше, чем в это время знают о детях отцы, у нее отсутствовал столь важный опыт отношений, и она не в состоянии была правильно воспринимать и реагировать на запросы дочери. Между ними образовалось отчуждение. Все попытки отдать дочь в детский сад кончались неистовством ребенка; Симона отчаянно цеплялась за мать, что не мешало ей тем не менее порой кидаться на нее чуть ли не с кулаками. Мать чувствовала себя бессильной, в ней росло разочарование браком и ребенком, что, в свою очередь, развивало в ней агрессивный потенциал против дочери. Между тем процесс индивидуализации Симоны не только задержался, он вообще не нашел своего завершения. Девочке так и не удалось развить в себе т. н. «константы объекта», о которой говорилось выше и ее раздвоенное представление о матери встраивалось в садо-мазохистский образец отношений. Дня не проходило без крика и слез. И когда произошел развод, страхи ребенка усилились, они питались собственными разрушительными импульсами, которые девочка проецировала на «злую» мать. Мать же, в свою очередь, подтверждала их своим агрессивным настроем против дочери. Симона относится к тем детям, на которых сам развод, кажется, не производит особого впечатления, поскольку их жизнь уже и до развода была достаточно ужасна. Исследователи считают, что ключом к феномену большей послеразводной «стойкости» детей, у которых уже до развода сложились агрессивно окрашенные отношения с матерью, является то обстоятельство, что во всех этих случаях у них уже образовался один из невротических симптомов, будь то ночное недержание мочи, различные фобии, симптомы истерии и страха и т. п. Выражаясь языком психоанализа, можно сказать, что симптомы эти «связывают» страхи ребенка.
