Даже не расслышав как следует вопроса, он ответил:
— Ходил к Серго в магазин поглядеть саженцы, давно уж собирался…
Потом они поднимались по лестнице.
— Хорошие саженцы приглядел на осень…
Потом пили поздний чай. Теперь они оба смотрели друг на друга.
Только друг у друга и собирались старые горийские музыканты — барабанщик Тедо, зурнач Бутхуза и гармонист Соса. Да и то сказать: кто бы вспомнил о них, чтобы позвать на именины или на свадьбу? Ну, а праздник мцхетского крестового храма, троицу или пасху уж немногие отмечали теперь. И вообще крестьяне все больше дома проводили праздники, а дома почти в каждой семье были свои инструменты, так что со стороны даже самых хороших музыкантов мало кто приглашал. Вот только на седьмое ноября и на первое мая бывал на музыкантов спрос, но о гармонисте Соса, барабанщике Тедо и зурначе Бутхуза и в такие дни все как-то позабывали.
А если у них у самих спросить, то один непременно скажет: на той неделе на свадьбу собираемся, уже и задаток взяли; а другой примется уверять: звали нас на прошлой неделе, только плата нам показалась неподходящей, отказались играть. Если б вы их еще порасспросили, они б вам опять наговорили что-нибудь в этом же роде; словом, послушать их, так получалось, что не только в Горийском районе, но и во всей Картли ни одной свадьбы, ни одного празднества не обходилось без того, чтобы наших музыкантов не позвали и не вручили им задатка.
Эх, они еще духом не падали, а то ведь… А то, ну кому бы пришло в голову старого зурнача называть «Бутхуза»[2]: что осталось от его полноты, от его пухлых, румяных, словно смазанный желтком сладкий пирог, щек? Какие-то пустые, бесцветные мешочки свисали теперь; они и вполовину против прежнего не раздувались, даже тогда, когда дырявые, как старый кузнечный мех, легкие Бутхуза начинали хрипеть изо всех сил.
И о Тедо-барабанщике нельзя было сказать ничего утешительного. Старинный его барабан лопнул не меньше, чем в четырех местах; трещины Тедо замазал воском. Ладонями он уже не мог отбивать дробь — пальцы болели, но черт бы с ними, с пальцами, — ведь у барабанщиков нынче все больше палочки в ходу, — да эта проклятая подагра так сковала иссохшие суставы Тедо, что при малейшем движении они трещали, как сучья в тонэ[3].
Соса-гармонист был еще годен на что-то, вот только гармонь его могла поспорить возрастом с ним самим. Латка на латке. Словно сыпь усеяла не раз запаянные металлические части, как будто гармонь болела корью.
