Даро была у соседей…
Первый шаг вниз по лестнице завершился благополучно. Второй он плохо рассчитал, наступил на шнурки ботинок и… Хорошо, что дедушка Симон захватил с собой кизиловую палку в зарубках… Он присел на ступеньку, завязал шнурки, встал и сделал очередной шаг. За ним еще один, еще и еще… Постепенно колени его согрелись и ступеньки стали быстрей сменять друг друга…
Солнце еще не садилось. По раскаленному асфальту мостовой глухо застучал сплющенный конец кизиловой палки. Дедушка Симон шел в сторону восхода. Закатное солнце оказалось сзади и принялось щекотать шею. Лучи его пронизали похожие на лепестки лука уши дедушки Симона и перекрасили их из желтого в розовый цвет.
Голубые автобусы, большие и маленькие машины описывали вокруг него изрядную дугу, а потом снова ехали прямо. А дедушка Симон видел только серый асфальт и то всего на три стариковских шага вперед…
Как боевой строй голиафов, высились по обеим сторонам улицы новые дома. Заходящее солнце зажигало огни в начищенных стеклах окон. Потом оно сразу упало за горы, и окна зажглись изнутри.
А посреди улицы, у ног голиафовых войск, шел, постукивая палкой, маленький худой старик. Шел, не то распаленный гневом, не то до костей похолодевший от него. Голубые автобусы, вытаращив в изумлении глаза, объезжали старика и продолжали свой путь…
Наступила ночь с тридцатого апреля на первое мая. Тбилиси горел, как большой факел. Прохожие теряли собственную тень.
Движение по улице усилилось, и дедушка Симон отошел вправо, ближе к тротуару. Ноги, давно отвыкшие от такой ходьбы, сказали свое; весь потный, он присел на край тротуара, положил рядом палку, достал платок, принялся вытирать лоб и…
Вдруг он увидел и улицу, и голубые, с вытаращенными глазами автобусы, и большие и маленькие машины. Увидел людей за автобусами, за машинами. Оглянулся — позади него тоже были люди. Откуда-то донесся запах сирени.
«Где умещается столько народу? — подумал он. — На земле…».
«На земле хватит места и для людей, и для садов…».
Потом он рассчитал: «Тридцать шагов в длину и около десяти в ширину…». Через каждые шесть-семь шагов он сажал яблоню или грушу. Между ними помещал персик: «Пока яблони с грушами вырастут, персик успеет состариться».
Он медленно встал и, смешавшись с толпой прохожих, направился к дому.
Была почти полночь, когда он вернулся. Еще издали он заметил стоящую в освещенных дверях старуху.
«Что ей сказать, если спросит?» — подумал дедушка Симон. Даро шла уже навстречу ему.
