Я увидела, как высоко над нами в небе медленно кружил коршун — маленькой точкой. Высматривал на земле жертву.
— И что? А Коля? — спросила я.
— Коля сдал позиции, не задав вопроса, — глухо прозвучал голос. — Безоговорочно капитулировал, признав поражение. Вот, подарил колечко… — Антонина полезла в сумку. — Храню до сих пор, — показала на ладони. — Протянул, стесняясь, когда прощались. А больше я его и не видела.
— Как, совсем ничего о нем не знала? — Мне почему–то до слез стало жалко весёлого паренька и Антонину, так и не встретившихся в этой жизни.
— Ты знаешь, жила я все эти годы… неплохо жила, счастливо… О Коле и не вспоминала особо. Так, иногда — украдкой, когда взгрустнётся. Знала, здесь он, в деревне. Значит, я не одна, есть защита. А теперь… Как узнала, что Коля умер… — Её голос дрогнул. — Словно озоновая дыра…
— Но…
— Приехала я из своей деревни в валенках в блестящее столичное общество… — сказала вдруг жёстко. — Свекровь перину увидела, ахнула. Сама представляешь, шок. Не спасло даже то, что в хор Пятницкого без блата приняли. С одного прослушивания. — Она встала с травы, отряхнулась. Подошла снова к кресту. — Прощай, Коля! — перекрестилась и поклонилась другу.
Той же тропинкой сквозь пшеничное поле мы вернулись в деревню–призрак. Неужели здесь шла жизнь?
— Сидели благочинно старички на лавочках — набожные, просветлённые… С длинными–предлинными бородами. Совесть. Мимо них и пробежать–то стыдно. Остановишься, тихонько пройдёшь…
— А куда же люди разъехались? — Я в недоумении огляделась.
— По городам и разъехались. Там легче жить…
Мы подошли к зажаренному автомобилю. Машина стояла, завалившись на бок.
— Вот, приключение… — Я запаниковала, увидев спущенное колесо.
Несмотря на солидный водительский стаж, мне ни разу не приходилось ставить запаску. Это и понятно — в Москве на каждом углу шиномонтаж. Отправляясь в дальнее путешествие, я неосмотрительно не подумала о такой мелочи, как проколотая шина. И вот теперь…
Было жарко. Руки и плечи горели. Очень хотелось пить.
— Не смогу поменять, нечего пробовать. — Я виновато посмотрела. — Не умею. Да и сил не хватит.
— Надо кого–то звать.
Мы огляделись. Нам в лицо, усмехнувшись, дохнула зловещая тишина.
Вдруг стало жутко. Казалось, теперь и мы приговорены здесь остаться — среди уснувших братских могил. Я взглянула во встревоженное лицо Антонины. По–моему, и она меня поняла, глаза потемнели.
— Коля не отпускает, — сказала тихо.
Я ощутила неприятный холод в груди.
