Помолчали.
— Выходит, у нас с тобой кое–что есть общее, — говорит Татьяна. — Давай за это по пять капель.
— Давай.
А время идет. Тут бы спать надо, а мы как в запуске, взахлеб давай молоть всякую милую чепуху.
И то интересно, как сговорились, ни я, ни она ни одним словом про семьи, детей, про работу. Перемыли косточки курортникам–пьяницам, бабникам, этим… легким женщинам…
— Что это у вас за компания? Все говорят, что это вроде общины или секты какой–то. Но говорят, что интересно у вас.
Давай я ей про наш колхоз трепаться.
— А меня могут принять к вам?
— Как себя будешь вести, что ты принесешь нам.
— Я вступительный взнос сделаю, я ведь богатенькая.
— Да вижу. Приданого у тебя много.
— Надеюсь, ты меня не придушишь? А? — а сама раскраснелась, чуток от коньяка приугорела, и мало–помалу по ковру ко мне подбирается. А симпатичная зараза. Как вишенка. Ну все при ней. Одета в спортивный костюм, фигурка, ну как у гимнастки. А глаза! Ну не передать. Как хлопнет ресницами, как веером или крылом взмахнет. Сама на меня глядит и глядит.
— Знаешь, Вася, а ведь я таких необыкновенных людей, как ты, встречаю в первый раз.
— Э–э–э, Таня! Ты уже замолола. Это я с тобой такой, да и рисуюсь. А на работе зверь зверем. И характер у меня обидчивый и собачий. Вру и притворяюсь. Сейчас тебя разжалобил. Ты не верь ни одному слову. Я хвастун, брехун и бабник.
— Да нет, поверь. Я в людях разбираюсь.
— Ну и что ты разбираешься? Увидела, мужик на гармошке играет и сразу — необыкновенный. Эта Белокуриха, веселый заповедник, тут все мерещится в розовом цвете и на босу ногу. Тут все необыкновенные и талантливые. Это оттого, что живут на всем готовом, без горя и забот и начинают с жиру беситься. Врут друг другу: «Меня жена не понимает! Как я страдаю!» — «Меня муж не ценит! Как он меня мучает! Он пьет! Гуляет!» — «Она жадная! Ревнивая!» — «Я тебя тут встретил и понял, ты ангел!» — «О! Ты меня понял! Я умираю от любви! Милай!» — и зарыдали оба. Да все врут. Женитесь вы по любви тут немедленно и через месяц с этой стиркой, кастрюлями, пеленками опять шипеть будете и запроситесь на курорт и снова скажете, что он меня не понимает. Все такие, а я, может, хуже всех и грешнее.
И вдруг она ни с того ни с сего:
— Поцелуй меня. Пожалуйста.
Меня как кипятком или серпом по… одному месту. И я давай мямлить:
— Это мы с большим удовольствием… Это мы не боимся… Но ты слепая… На кого позарилась?.. Нашла Ромео… У тебя плохой вкус, — а сам чувствую, покраснел как рак, аж пот прошиб.
