Парня обыскали. Ни документов, ни какого-либо оружия не нашли. Только в маленьком потайном кармашке пиджака обнаружили семь туго свернутых десятирублевых бумажек и записку. Всего несколько слов.
«Топаем к Инне. Возьми заначку».
Парень молча, как от него требовали, показал, что записку он должен был положить в углубление, сделанное в полу, и прикрыть полусгнившей доской. Шепотом ответил — кому предназначается записка, не знает, какая и где находится «заначка» — тоже. Он, дескать, только курьер, передаточное лицо. И никакого отношения к вопросам, интересующим угрозыск, не имеет и никогда иметь не будет.
Валерий Венедиктов повел парня в другой конец коридора, чтобы там его приняли, проверили в отделении милиции и официально допросили.
Вернуться же Венедиктову не удалось. В длинном коридоре стали подавать признаки жизни первые, наиболее рано собирающиеся на работу жильцы.
Часов в семь в квартиру номер двадцать два заглянула бабка-соседка с кастрюлей в руках. Вскрикнула, подалась было назад. Но ее успокоили, попросили только заняться тем, зачем пришла. Бабка сразу поняла, что от нее хотят, — накормила больную и наскоро прибрала в комнатах. Однако Кулешов разъяснил соседке, что отпустить ее сразу не могут, и она, согласно кивнув головой, присела на край широкой кровати, деловито занялась каким-то шитьем.
За стенами квартиры все более торопится, набирает силы обычный московский день. Хлопают двери. Гремят хозяйки кастрюлями на кухне, громко переговариваются. Под окном дети затеяли игру. Город работает. Готовит еду и одежду для своих жителей. Перевозит их на земле и под землей. А тут, в затхлой старухиной квартире, сами заперли себя, подвергают жизнь опасности солдаты, которые даже редко могут носить свою форму, люди той профессии, о коих обычно и не вспоминают, если покою города ничего не грозит. А они, эти люди, вовсе не думают об опасности и совсем мало — о том, что почти сутки, как ничего не имели во рту. Вот только время… Время, обычно до невозможности быстро мелькавшее часами и сутками, время, которого так не хватало, когда подгоняли хлопотливые обязанности, — теперь это время растеклось по секундам и сливалось в минуты нехотя, будто блеклая масса какого-то тяжелого расплавленного металла.
А заняться чем-нибудь, чтобы хоть как-то скоротать это тягучее время, никак нельзя. Соседи знают, что в комнатах старухи, кроме нее самой, обычно никого не бывает. Так что не то чтобы толком размяться, боязно лишний раз шелохнуться, голос ненароком повысить.
