Полковник выглядел вовсе не как больной. Очевидно, отоспался, пришел немного в себя после треволнений, которыми каждый день жило управление. А может, эта непривычная белая рубашка так молодила его и короткая стрижка (из палаты Степана Порфирьевича, когда пришел Павел, как раз вывозил свою низенькую тележку на резиновых колесиках парикмахер).
— Вы лучше мне поподробнее расскажите, как там в отделе события развиваются. А то товарищи все меня берегут, про погоду и футбол больше беседы норовят вести. Не понимают, чудаки, что это еще хуже — в голову всякая ерунда начинает лезть.
— А как вы себя чувствуете, Степан Порфирьевич?
— Здоров как бык. В общем докладывайте, Калитин, как там сложилось у вас дело с кражами в учреждениях.
— Степан Порфирьевич…
Полковник откинулся на подушку, всем своим видом показывая — готов слушать. И Павлу ничего другого не оставалось, как только выложить начистоту свои сомнения.
— Вот как, значит, с девахой повернулось. Н-да, примитивный ход какой-нибудь здесь исключен. Процесс, по врачебной терминологии, зашел слишком далеко вглубь.
— Глубже некуда. Она будто каменная стала, ничем не расшевелишь.
— И не тупица? Способна рассуждать?
— По-моему, просто толковая. И сильная, а не слабая. Иногда прорываются у нее фразы, которые говорят, что натура у нее порывистая, увлекающаяся. И тонкая, даже, может, чрезмерно болезненно-чувствительная.
— Значит, мы тут имеем случай не с деградацией личности как источником преступных наклонностей. А под влиянием жизненных ударов произошло скорей всего накопление физиологического аффекта. При неустойчивости психики этот аффект срабатывает иной раз самым взрывным образом. Человек в запальчивости решается на роковой шаг, вовсе не размышляя о последствиях своего поступка. А потом уже поздно. И как самозащита на первый план обычно выдвигается у таких людей противодействие какому-либо участию; они ощетиниваются, никому не верят, прячутся в свою скорлупу.
— Точно, Степан Порфирьевич. С Ольгой это и произошло.
— Приходилось заниматься и такими. И самое здесь пренеприятное, что они, эти люди, не зря впадают в отчаяние: положение у них в самом деле хуже некуда.
— И это говорите вы, Степан Порфирьевич?
— Пожалуй, не столько я, сколько закон. Перед его лицом все преступники равны. Стандарт — великая вещь в производстве. Но не в отношении людей. А к сожалению, оценки личности обвиняемого, психического склада его, побуждений, толкнувших на преступление, суд иной раз перед выбором наказания не учитывает в той степени, как было бы нужно.
