В один из дней, когда я слонялся по салону, я вдруг услышал за спиной «лаба дена, бернюкас». Что такое «бернюкас», я не знал, но что «лаба дена» по-литовски значит «добрый день» — хорошо усвоил за время пребывания в Вильнюсе. Несмотря на то, что за время наших встреч мы с Александром Петровичем сказали друг другу всего несколько слов, я обрадовался ему как родному. «Лаба дена», — с удовольствием ответил я тоже по-литовски. — Соскучились по России?
— Честно говоря, не очень, — отозвался он, — но когда вызывает начальство… Он шутливо ткнул пальцем вверх. — А ты по Вильнюсу?
— Очень! — горячо ответил я, — увы, не посылают.
— Значит, ты здесь незаменимый кадр, — сказал Александр Петрович. Попробую всё-таки выпросить тебя у Вадима Сергеевича. Дней на пять. Если отпустит — завтра и выедем. Скажем, на этой тачке, — он кивнул в сторону «Форда» цвета «металлик». Такую повести сможешь?
— Запросто, — радостно отозвался я, — а как я узнаю, что…
— Будь сегодня вечером дома, — сказал Александр Петрович.
Остаток рабочего дня я провёл в приподнятом настроении.
На следующий день мы выехали из Питера на том самом Форде. Александр Петрович оказался очень интересным собеседником, так что, хотя я и не слишком хорошо выспался, опасения заснуть за рулём у меня не возникало. Его отца, воевавшего в армии генерала Черняховского, освобождавшего Прибалтику, после ранения и госпиталя оставили служить в Вильнюсе. Там Александр Петрович и родился. Поэтому литовский он знал, как русский, а Вильнюс, как свою квартиру. От него я услышал много интересного и о башне Гедиминаса и об Арсенале с Барбаканом — городской крепости, по кирпичику восстановленной совсем недавно. И о литовской красавице Барборе Радвилайте — королеве польско-литовского государства, отравленной завистливыми придворными, и гроб с телом которой сопровождал король — пешком и во вретище. Довольно забавно было переезжать белорусско-литовскую границу: узкую, в колдобинах, ничем не отличающуюся от российских, дорогу — сразу после переезда границы сменяла современная автострада с несколькими полосами движения и опрятными автобусными остановками. Моя многократная виза ещё действовала, и уже через несколько часов мы въезжали в литовскую столицу. На этот раз Александр Петрович устроил меня не в знакомом мне «Гинтарасе», а в многоэтажной гостинице «Драугисте» — «Дружбе». Вид из моего одноместного номера на шестом этаже открывался на парк, который большинство виленчан называли его польским именем «Закрет» и широкую в этих местах реку Нерис.
