— Какое еще письмо?
Наконец, я сообразил, что седая старушка — немка, а эта молодая, говорливая, при ней, наверное, переводчица. Вот она ей что–то прошептала на ухо, и старуха полезла в сумочку, и охотно извлекла на свет сложенный вдвое лист бумаги. Но тут вмешал–ся парень.
— Нас попросил Арсений Васильевич, вы его знаете Ногин.
— Не знаю я никакого Ногина.
— Вот посмотрите, — переводчица совала мне листок в руки, — посмотрите. Фрау Ремер получила это письмо.
Я зачем–то взял листок в руки.
— Арсений Васильевич попросил нам помочь Идее Алексеевне.
— Да, да, письмо от Идеи Алексеевны. Посмотрите, это ее рука?
Я развернул лист, и сразу узнал крупные округлые буквы маминого почерка, текст был написан не по–русски, но в почерке ошибиться было невозможно.
— Арсений Васильевич сказал, что Идею Алексеевну по ошибке заперли.
Меня мелко затошнило от этих слов.
Переводчица выхватила листок из моих рук.
— Письмо написано вроде бы по–немецки, но далеко не все слова можно понять. Только отдельные, даже меньшинство. Фрау Ремер купила тур в Москву, и попросила меня помочь ей отвезти ее, на конверте, по адресу.
— Идея Алексеевна позвонила Арсению Васильевичу, что ей срочно нужно к врачу, у нее же диабет, вы же знаете!
— Знаю.
— Это же нельзя без лекарств, может быть очень плохо. А вы забыли, и закрыли…
— Фрау Ремер хотела узнать, что же в этом письме. У нее все мысли были этим заняты. Два года. Она понимает только отдельные слова. Очень тяжелые слова, очень, даже можно сказать, нехорошие слова: «Без объявления», «фашисты», «убийцы», «го–рода и села», «огонь, кровь», «Красная армия», «смерть оккупантам!», «уничтожили!» «победа!».
— Когда мы пришли, Идея Алексеевна сказала, через дверь, что надо сломать замок, и Арсений Васильевич нам тоже сказал, что надо сломать.
Я сел на стул посреди маминой комнаты.
— Так это тот Ногин, который Ногин? Коммунист?
— Отец фрау Ремер не был фашистом, и сама фрау Ремер не была в «Гитлерюгенд». Она от всей души посылала посылку.
От всей этой словесной мути, наползавшей на меня, хотелось завыть, чтобы хоть как–то прояснить голову, я ею помотал. На глаза мне снова попался шкаф с вывернутыми внутренностями. Я вскочил и снова схватил парня за плечо.
— Меня зовут Анатолий. — Зачем–то объявил он.
— Где она?
— Идея Алексеевна? — Переспросил понятливый друг полковника Ногина.
— Да, да, Идея Алексеевна, где она?!
И тут неожиданно прорезался голос немецкой туристки не членки «Гитлерюгенда». Она оскалила слишком хорошо оснащенный зубами рот, и оттуда донеслось.
