— Как с чем? С тем, что не сдох в болотах. К нам вышел. Будешь теперь жить… поживать… и добра наживать. А жизнь будет долгая. И интересная. Если… Ладно, об этом потом. Дом себе уже подыскал?
— Что-то вроде…
— Да, знаю, подыскал. Молодец! Хотя Лидия говорит: уйти хочешь? Зря. Не советую. Одни неприятности от этих затей. — Хозяин встряхнул головой, но, заметив, что Валерий ничего не увидел, откинул пряди волос руками. Вместо ушей у Николая торчали красные уродливые обрубки.
— Неприятности… — шипя и хихикая, Пелагия кинула на стол буханку хлеба и миску с капустой. Николай глянул на нее с укоризной, небрежно махнул рукой. — «Мол, делай, что делаешь, и не лезь». — Он аккуратно помешал капусту и стал нарезать хлеб. Потом поднял на гостя взгляд, то ли оценивающий, то ли изучающий и продолжал:
— А люди здесь добрые, отзывчивые, в городах ваших таких не сыскать. Помогут и словом и делом…
Пелагия принесла большой горшок, затем еще миски.
— Вот картошечка, мясо птичье, а это капуста с брусничкой. — Хозяйка заговорила вдруг приторным голоском. — Кушайте. Может, еще грибочков принести?
— Неси, чего спрашивать. — Николай игриво шлепнул старуху по заду. Та в ответ двинула его бедром и полезла в подвал.
— Вам каких? Маслят, груздей, опяток. Или волнушечек? — послышался ее голос из-под пола.
— Любые неси. Они все хороши. А лучше разных кинь, пусть гость попробует. Он таких вкусных, небось, и не ел никогда. — Николай подмигнул, достал из горшка тушку птицы и принялся ее разделывать, бормоча что-то про посевы озимых, последние осенние заготовки… Валерий вскоре потерял остатки внимания и продолжал машинально поглощать пищу. Он совал грибы в рот, некоторые падали на стол, откусывал куски картошки. Очнулся, поняв, что на него пристально смотрят. Нет, на него не просто смотрели. Пелагия провожала глазами каждое движение гостя, каждый кусочек откусываемого хлеба, каждый грибочек — и тот, что попадал в рот и тот, что шлепался на стол, выроненный из неуклюжих пальцев. Николай тоже внимательно и зорко всматривался в лицо гостя.
Валерий перестал жевать, вздохнул от тяжести в горле и увидел, что у старухи с какой-то невероятной интенсивностью начали выпадать волосы. Они прядями сползали с головы, скатывались по плечам и медленно, словно птичий пух, плавно покачиваясь и кружась в воздухе, опускались на пол. На лысом розовом черепе надулись огромные вены и принялись медленно пульсировать, угрожающе набухать, синеть. Вдруг одна лопнула, брызнув фонтаном крови, а из открывшейся черной раны потек обильный гной. В ужасе Валерий отвел глаза. Стены горницы колыхались в призрачном свете, потолок причудливо искривлялся.
