Лапидус опять ощутил слезы на глазах, ему опять безумно захотелось домой.
— Отдохни, — сказала ему бабушка, — вон кушетка, приляг!
Лапидус увидел, что в углу комнаты действительно стоит старая раздолбанная кушетка, оббитая тканью в стертый цветочек. Кушетка была завалена всяким хламом. Лапидус начал скидывать его на пол: банки, корзинки, старые газеты.
Вместе с газетами в руках у Лапидуса оказался журнал без обложки. Лапидус сбросил газеты на пол, присел на кушетку и подкрутил фитиль у лампы.
— Я тоже пойду отдыхать, — сказала ему бабушка. На улице вновь громыхнуло, Лапидус начал перелистывать журнал, рассматривая картинки.
Внезапно у Лапидуса перехватило дыхание. На пожелтевшей странице четким черным шрифтом было напечатано: «Индилето».
В голове у Лапидуса что–то замкнуло, перед глазами заискрило — видимо, где–то совсем рядом с домом ударила молния.
«И все было так же, как раньше, как много лет назад…» — прочитал Лапидус первую строчку мелко набранного текста.
Раздался еще один раскат грома.
Лапидус продолжил чтение.
«.. — те же высокие корабельные сосны, те же узкие, засыпанные хвоей тропинки, те же рощицы осин и кленов, да и дом, казалось, был тем же — новеньким, недавно построенным, с еще необлупившейся синей краской и чисто промытыми стеклами, хотя и были они запыленными и затянутыми паутиной…»
— Читаешь? — спросила бабушка.
Лапидус кивнул головой и продолжил чтение, хотя шрифт был мелким, а света от фонаря не хватало.
— Ну, читай, читай, грамотей, — пробурчала бабушка, — глаза только не испорти.
«Я шел потрескавшейся садовой дорожкой, — читал Лапидус, — солнце садилось, последние стрекозы и бабочки кружили вокруг меня, да душно пахло какими–то цветами, — как ни старался, я не мог вспомнить их названия, помнилось лишь, что невзрачные, совершенно лишенные запаха днем, они становились украшением сада к вечеру…»
— Это что за цветы? — громко спросил Лапидус.
Бабушка не ответила, на дворе вновь громыхнуло, только чуть тише — видимо, черный каток пошел дальше.
Лапидус попытался вспомнить, что это могли быть за цветы. Он помнил, что были цветы, называвшиеся «анютины глазки.» А еще был «львиный зев». А еще «метиолла». Но все это были для Лапидуса только названия, которые он слышал то ли пятнадцать, то ли восемнадцать лет назад, когда ему было то ли семь, то ли восемь лет.
— Это была метиолла, — сжалившись, сказала бабушка.
Лапидус опять потянулся к журналу.
«…и тогда все — вся наша семья — выходили на открытую веранду, садились в плетеные соломенные кресла и молча глядели в сад, ощущая дурманящий запах этих цветов и слушая, как кричат ночные птицы. На свет же летели бабочки, их было множество…»
