Ярость поднималась по жилам, стучала в висках. На себя, на Гележа, на Ольву, на тот зов, что продолжал жечь кожу калёным железом. Не позволю! Кирий напрягся из последних сил, пытаясь разорвать путы.
— Прекрати, не видишь, ты еле держишься. Зря умрёшь только.
— Двум смертям не бывать.
Колдун дрогнул. Путы ослабли, Кирий легко отвёл от себя нож и сгрёб державшую его руку. Пока Гележ не успел опомниться, Кирий пихнул его к цветку и коснулся переливчатого пламени одновременно с ним. Колдун одёрнулся и зашёлся истошным воплем, а Кирий всё держал цвет в ладонях. Жар полился под кожу, вскипел, накалил, озарил светом гнилой сумрак. И в этом свете Кирий снова оказался там, на дне оврага.
* * *
Кирий сам напросился в тот бой. Знал, что в нём никто не выживет. Не хотели его пускать, говорили, ценный он, послужить ещё может, но Кирий упёрся. Сотники и так докладывали, что дурит он и ярится во время боя, совсем шальным стал. Отпустили. Сказали, раз рвёшься, держать не будем.
Узкую долину Кирий запомнил, низину под холмом, за которым ничего не видно. Небо набухало низкими тучами, слепило молниями. Топот копыт сливался с раскатистым громом и стуком сердец. Кричали сотники. Смерть приближалась потоками ледяного дождя и вязкой грязью под ногами. Хлестали плёти, хрипели кони. Стоны раненых стелились низко над землей.
Воины бежали к оврагу, отвлекали врага от основных сил. Пелавы чуяли лёгкую кровь, неслись на неё, обо всём забыв, а когда догадались об обмане, от злобы принялись резать всех и скидывать в овраг.
Тела-тела-тела, груды тел. Кирий уже один, неистовым вихрем рубит и сечёт всех, кто подбирается слишком близко. Ждёт, когда до него достанет кривой ятаган, стрела или копыта. Разницы уж нет.
Когда же костлявая возьмёт меня?!
Она не приходила. Бессилие незаметно сомкнуло чёрные крылья над головой.
Очнулся Кирий под грудой тел. Темно, душно. Непонятно, где верх, где низ. Только слышалось вдалеке воронье карканье и треск рвущейся плоти. Кирий лежал и не мог пошевелиться от навалившейся тяжести. Вот-вот задохнётся, вот-вот истечёт кровью, вот-вот вороны догрызутся сквозь других мертвецов и выклюют глаза.
Когда же костлявая возьмёт меня?!
Сколько Кирий пролежал на дне сырого оврага и призывал старуху Маржану с её волками? Час, день, а может, и вечность. Но та будто забыла о нём. Он и сам забыл всё, кроме запёкшейся крови, тленного смрада, чавканья и карканья вокруг.
— Коршун! — позвали его сквозь карканье.
