Заскрипели дубы, вырывая из земли могучие корни. Ожили. Хватали с разных сторон за руки и за ноги, чтобы разорвать на части.
Кровь струилась по лицу, волосы липли на глаза, воздух резал горло.
За поворотом забрезжил огонёк. Кирий рванулся из последних сил, перекувырнувшись через голову, распластался посреди поляны. От удара об землю маска треснула пополам и развалилась. Орда замерла на подступах, оглядывалась, по ветру дёргались носы. Искали, но не находили. Кирий поднял половину маски. В отблесках пылавшего посреди поляны огня на обратной стороне проявились знаки. Не должно их быть, колдовские, явно, кто-то порчу наложил, чтобы нечисть привлечь. Не увидел бы своими глазами — не поверил.
Кирий швырнул обе половины в орду. Зашлась рёвом нечисть, разорвала маску на ошмётки.
Разбрелись.
Кирий поднялся и отёр кровь с лица руками, руки об штанины. Тропу заволакивало клочьями седого тумана, пока и вовсе не скрыло из виду. Кирий обернулся к огоньку. То был не костёр, как показалось вначале. Посреди широких лапок папоротника мерно покачивался на тонкой стреле цветок. Переливались радужными сполохами лепестки, много-много — не сосчитать. Кирий заворожено выдохнул и протянул руку. Вот он, заветный папоротников цвет. Коснёшься его — может, не понадобится больше ничего…
Холодное лезвие упёрлось в горло. Затылок обожгло горячим дыханием.
— Гележ, — легко догадался Кирий. Достал-таки, поганый колдун. Понятно теперь, почему у его семейки дела хорошо шли: земля плодородила даже в засушливые годы, скотину мор не брал, детишки не хворали. Только соседи все исчахли. Матушка Кирия, быть может… Из-за них, из-за поганой семейки колдунов!
Рука крепче вцепилась в рукоять сабли. Снести голову одним взмахом!
— Не дури, пёсья кровь. Спеси в тебе, что грязи, а всё равно моей воле служишь, — зашипел Гележ в ухо. Колдовские нити спеленали — даже шевельнуться не получалось. Лезвие впивалось в горло. — Доверши дело — принеси мне папоротников цвет и ступай своей дорогой.
— Что ж сам не возьмёшь? Неужто колдунам он в руки не даётся?
— Он очищает, дурень, если сорву — силу растеряю, но если в тряпице его домой снесу, то сила моя утроится. Сделай, я проклятье твоё сниму. Вижу же, что тебя изнутри пожирает. А про Ольву забудь, со мной ей лучше будет.
— Как же, видел я, какую ты ленту взял — красную. Рабыней её сделать задумал?
— Так она сама попросила. Не хочет ни женой, ни наложницей, не верит никому больше. Разрушить себя хочет, ведь ты и так её сломал, как берёзку молодую. Вот она ко мне и пришла. Говорит, не надо мне такой души, что болит и внутренности наружу вырывает. Забери, растопчи, сделай пустой куклой колдуна.
