Кожаное кресло становится мокрым от пота, капельки видны даже на груди.
Надо уходить, улепётывать.
Бежать со всех ног.
Симба поднимается на площадку четвёртого этажа, нужная дверь — слева.
На площадке три квартиры, и все двери открыты.
Всё такая же тишина, в лесу хотя бы чирикали птички.
Пели, чего–то там насвистывали.
Давали понять, что они живы, а значит — жива и ты.
— Эй, — почему–то очень громко говорит Симба, — тут кто–нибудь есть?
Странное лёгкое эхо отвечает ей:
— Есть… есть… есть…
Когда она приходила в эту квартиру прошлым летом, на улице стояла такая же жара, и она первым делом шла в ванную.
Долго принимала душ, плескалась, поливала себя, пока тело опять не становилось тем телом, которым Симба гордилась.
Дверь в ванную из коридора налево.
В прихожей нет света, но всё и так хорошо видно: вот здесь было зеркало, но сейчас его нет, лишь квадратный след на обоях.
Хотя мебель в комнате есть, видна, например, кровать.
Симба заглядывает в ванную и видит, что здесь учинён полный разгром.
Ванна на месте, но душ выломан, выломан и унитаз.
И шкафчики, и даже кафель.
Интересно, кому всё это понадобилось?
Wait… I’m loading…
Она закрывает дверь, из окна начинает тянуть ветерком, голая Симба чувствует, что её слегка подмораживает.
Занятно, только что было жарко, а теперь подмораживает, но она не может встать — что–то её не пускает.
Наверное, надо снова нажать на Enter, и всё это закончится.
Какой дурак так над ней подшутил, кто прислал ей эту бредовую ссылку?
«Ненавижу, — думает Симба, — нашла бы — яйца оторвала!»
Она идёт дальше, заходит на кухню, тут разрухи меньше, но на полу какое–то большое, засохшее, бурое пятно.
Ей опять не по себе, холодильник на месте, в нём обычно были сок и шампанское, за то лето она выпила столько шампанского, что сейчас смотреть на него не может, пила его на кухне, в комнате, на балконе, в постели.
На той самой большой кровати, что до сих пор стоит на своём месте.
У правой стены, изголовьем к окну.
А рядом должна быть тумбочка, надо проверить, жива она или нет.
Склад ненужных вещей, который когда–то был почти что домом.
И вещи были необходимы для жизни.
Симбе становится совсем холодно, она поднимает с пола брошенную красную майку и опять натягивает на себя.
Самое мерзкое, что при племяннике ничего такого позволить себе она не сможет.
Ни раздеться, когда захочется, ни снова одеться.
Ладно, всего две недели, перетерпит.
Пусть только он постоянно не торчит на глазах, надо будет его чем–нибудь занять.
