Таня пошла проводить доктора, а я откинулся на спинку кресла и задумался.
Я знаю людей о которых он говорит. Всю жизнь сидят в квартирах и не могут летать. Жалкие, сломленные люди. Их стесняются собственные родственники и стараются не упоминать об их болезни. Всё равно, что сифилис или проказа. Люди деликатные, все всё знают, но стараются не замечать, каждый может оказаться на их месте. Я не хочу быть получеловеком. Я хочу летать.
Я просидел в кресле весь день, периодически прикладываясь к бутылке. Таня время от времени заглядывала, сидела рядом, встревожено спрашивала как я себя чувствую, словно это был грипп. А то вдруг начинала горячо убеждать меня, что всё будет хорошо. Мне кажется, она больше успокаивала себя, чем меня.
Прилетел из школы Толик, забежал поздороваться. Таня позвала меня ужинать, но я отказался, как и от обеда перед этим. В результате я ничего не ел, но много пил.
Наступила ночь. Толик давно улёгся спать. Таня хотела остаться со мной, но я отправил её в спальню. Мне хотелось побыть одному.
За полночь я встал с кресла и, пошатываясь, направился в ангар. Окно в коридоре и ворота ангара поставлены в режим затемнения. Я усмехнулся, проходя мимо окна. Не вижу, значит не боюсь. Я без особых проблем добираюсь до ангара, если не считать трудности с координацией движения.
Мои красные крылья, такие величественные и грозные, сверкающие во время полёта в сумрачном пространстве, сейчас кажутся жалкими и ущербными, как я сам.
Я сел рядом и погладил их.
— Вы знаете, что нам больше не летать вместе, поэтому такие грустные.
Меня накрывает острая, щемящая волна жалости — к себе, крыльям, убийце Яковлеву, его жертве Аканову, Тане, которой теперь придётся мучиться с уродом. Толику, который начнёт стесняться собственного отца.
Я поглаживаю крылья и пытаюсь разговаривать с ними, хочу сказать, что думаю и чувствую в данный момент. Но мысли путаются, а вместо прочувствованной речи выходит пьяное, невнятное бормотание. Я ложусь рядом с крыльями и проваливаюсь в сон. О том, что уснул, я узнаю только когда просыпаюсь.
Светящийся диск циферблата показывает, что прошло всего четыре часа. Но этого хватило, чтобы почти полностью протрезветь. Как там говорили древние: в здоровом теле здоровый дух. В моём случае всё немножко сложнее.
Неподалёку, подперев рукой щёку, сидит Таня и смотрит на меня.
Я поднимаюсь.
— Почему ты не спишь?
— А ты почему?
Я не отвечаю. Мне приходит мысль, от которой бросает в дрожь. Рядом ворота ангара, а значит, бездна с другой стороны стучится в него. Понимание того, что снаружи нормальное пространство ничего не меняет.
