Я начинаю нарезать круги над бездной. Остальные как заведённые повторяют мои манёвры.
— Я требую остановить казнь, — забубнил адвокат.
— Казнь не может быть остановлена. Это не предусмотрено законодательством Свободного Пространства.
Я снова нажимаю на кнопку, но парень висит как приклеенный. Мне кажется, что я сплю.
— Но мне то что делать? — ору я в микрофон. — Мне что, поджаривать его, пока он не отвалится? — у меня вдруг дико разболелась голова. — Или кружить, пока он не устанет?
— Прекратите истерику, Третий! — рычит начальник. — Почему не предусмотрено усиление напряжения в случае необходимости?
— Потому что никогда не было никаких накладок, могу сказать с полной уверенностью, не первый день работаю, — говорит прокурор. — Сила тока оптимальна.
— Сейчас мы что-нибудь придумаем, Третий, — неуверенно говорит Герман Максимович, но все понимают, что ситуация тупиковая. Меня поразили нотки беспомощности, проскользнувшие в голосе моего несгибаемого шефа.
Неизвестно сколько смертник может так провисеть. Человек в стрессовом состоянии способен на многое, а если его «перемкнуло», то мы можем так парить очень долго.
— Может, он потерял сознание и держится рефлекторно, — предположил прокурор, но я уже никого не желаю слушать.
— Я не хочу ничего придумывать, — говорю я. Мне кажется, что я общаюсь с движущимися тенями.
— Что ты задумал? — с тревогой спрашивает начальник. В его голосе слышатся панические нотки, мой тон ему совсем не нравится.
— Если казнь нельзя остановить, значит, я доведу её до конца. Я убью для вас этого парня, — устало говорю я и выключаю микрофон.
Я вытаскиваю из кобуры пистолет, щёлкаю предохранителем и передёргиваю затвор. Нет он не потерял сознание. Парень поднимает голову на металлический лязг. Нетрудно догадаться, что этот холодный звук значит лично для него. Я тщательно прицеливаюсь прямо в его запрокинутый лоб. Трудно удерживать пистолет в потных ладонях. Конечно, не упадёт, есть петля для кисти, но целится трудно.
Первый выстрел рикошетит от решётки, я слышу, как пуля пробивает правое крыло. Парень вздрагивает.
— Немедленно прекрати, — раздался зычный голос моего начальника, приглушённый давящей тишиной.
С таким голосом, не то что здесь, в опере без микрофона петь можно, — отстранённо думаю я, снова прицеливаясь в открытый лоб. Глаза Яковлева широко раскрываются и теперь выражают только ужас, животный страх перед смертью.
Я снова промахнулся, пуля попадает ему в плечо. Рука безвольно повисает на короткой цепочке браслета. Но он продолжает держаться одной рукой. Я готов заплакать, что для меня совсем не свойственно. Трудно найти более жизнерадостного и маловпечатлительного человека, чем я. Но сейчас моё непробиваемое жизнелюбие дало течь и готово уйти под воду как «Титаник».
